Однако хозяин доходного дома был не медиум и не волхв, а посему не догадывался о таком грядущем счастье, и мечтать не смел. Покамест он страстно мечтал лишь об одном: чтобы барин не обманул его, чтобы вернулся, как обещал, и расплатился бы за месяц пребывания в номерах, то бишь отдал бы должок, да и наперёд не мешало бы кинуть деньжат — для обоюдного спокойствия.

Вот о чём грезилось Свириду Прокофьевичу, хотя мечтать ему следовало о другом. Мы вечно не о том мечтаем, о чём следовало бы, отсюда и все неприятности, отсюда, например, стремление общаться с беспокойными гостями.

А беспокойный гость, меж тем, бежал вприпрыжку в направлении дворца. Он собирался выведать, будет ли торжественная служба в храме. Будет служба — будет и князь, а пожалует великий князь Константин — пожалует и его свита, вкупе со шпиками в штатском.

Предполагалось, что следить за монаршей безопасностью будут не только приезжие сыщики, но и местные, петергофские, а стало быть ни один из них и носа не покажет в ту никудышнюю гостиницу, в которой намеревался, несколько ночей к ряду, делать свои важные дела граф Скобелев, да не один, а с молодой сообщницей.

Неподалёку от дворца, помимо нарядных императорских конюшен, имелся обычный извозчичий двор, а при нём, как водится, находилась и кучерская, где балясничали и играли в карты извозчики. Кучерская была чисто символическая, насквозь продуваемая ноябрьскими ветрами: разборной навес над самодельными столами да разборные фанерные стены. Стен было три, а не четыре. На месте четвёртой, несуществующей стены, стояла накренённая безлошадная телега, не имевшая сразу двух колёс. Лучшего места для сбора сведений было в ту минуту не найти.

— А что, правду говорят, будто брат едет к брату в честь юбилея? — вальяжно спросил Пётр Сергеевич, ставя мокрую галошу на спицу уцелевшего колеса.

Извозчики переглянулись.

— Насчёт юбилея не в курсе, а вот по упокоенному брату нынешнего императора, по Александру Палычу, Царствие ему Небесное, панихида, вроде, намечается… — сказал, наконец, кучер, тот, что ближе всех располагался к вопрошающему. Лицом он отличался незлобивым, так что вся остальная беседа протекала с его помощью.

— Я об этом и толкую! — воскликнул Пётр Сергеевич. — Юбилей — это когда дата круглая, даже если и не праздник…

Извозчики всё молчали, покуривая самокрутки. От карт, однако, временно отстранились.

Для укрепления доверия к своей персоне графу пришлось изобразить печаль и даже, вынув платок, пустить невидимую слезу:

— Пять лет назад, в этот самый день, отошёл в мир иной, почил о Господе благословенный государь наш, Александр Палыч!