— Мне? — хихикнула Натка, чья выдержка который раз вызывала только восхищение. — Это ты так подскочила, что на весь кабинет запахло. Уймись уже, а то очень хочется тебе вломить, но страшно запачкаться.

— Так-так, девочки, полегче, а? Давайте, вдох-выдох, никто ни на кого не бросается… — выскочил вперёд Рубен и широко расставил руки, будто уже готовился ловить на бегу любую из разъярённых девушек. Только взгляд его, внимательный и насмешливый, почему-то был направлен прямиком на меня. Так, словно он знал всю правду и находил очень забавным то, с какой лёгкостью вышло её извратить.

Но я растерялась настолько, что даже отвернуться не могла. Просто не понимала, что теперь делать и, самое главное, как объяснить всё Максиму?

***

— Поль, да не грузись ты так. Через неделю все об этом разговоре вообще забудут, — как могла пыталась приободрить меня Наташа, которая, вопреки ожиданиям, не стала задавать мне ещё сотню вопросов, а напротив, притихла и дала возможность спокойно всё обдумать и смириться с произошедшим.

И ведь ничего серьёзного, правда? Ничего страшного. Ничего непоправимого. А мои внутренности скрутились в плотную пружинку тревоги, больно упирающуюся прямо в рёбра и противно вибрирующую, вызывающую никак не проходящую тошноту.

И никакие методы самоубеждения не срабатывали, потому что я на самом деле ужасно боялась. Тех слухов, которые могут пойти о наших отношениях с Максимом, тех пересудов за спиной и отвратительных сальных шуток, какими весь последний месяц беспощадно терзали бедную Марго. Я не хотела распространяться об интимной связи с ним даже среди подруг, а теперь должна была как-то свыкнуться с мыслью о том, что это станет достоянием всей гимназии.

Мне хотелось бы храбро выдержать этот удар, не сжирать себя заживо сомнениями, не желать содрать собственную кожу, чтобы избавиться от стойкого ощущения, будто меня уже облили грязью, стойко въевшейся в тело. Хотелось бы смело взглянуть в глаза всем возможным недоброжелателям и уверенно сказать, что это — моя жизнь, поэтому я вольна распоряжаться ею так, как сама решила. Мне хотелось бы отстраниться от мнения большинства и не предавать свои чувства из-за навязанных извне предрассудков.

Но я как была, так и осталась трусливой слабачкой, не умеющей принимать ответственность за свои решения и поступки, сбегающей от проблем и боящейся показать миру своё истинное, настолько неправильное и несовершенное лицо. И стоило лишь подумать о том, что завтра все узнают о наших с Ивановым отношениях, как позорное клеймо доступной и легкомысленной дуры начинало зудеть и чесаться, пока ещё невидимое под кожей.