Мою грудь сдавило болью от застрявшего внутри пронзительного крика, от непролитых слёз, от отчаяния, тупым лезвием бьющего по сердцу. Но было ещё кое-что странное в этом терпком, горьком моменте истины: сладкий привкус скорой свободы.

Я хотела освободиться от этих сводящих с ума сомнений. Получить его заветное «да» или убийственное «нет», лишь бы выбраться из тягостного, удушающего своей жарой адского пекла ожидания.

Его взгляд наконец был направлен прямо на меня, но теперь мне не хватало ни сил, ни смелости посмотреть на него, а щёку обжигало таким теплом, словно его пальцы не переставая ласкали её, не пропуская ни миллиметра светлой кожи. Такая вот фантомная нежность, которую пыталось воспроизвести моё тело, отказываясь признавать, что она утеряна навсегда.

— Полли, прости меня, — его ладонь, внезапно опустившаяся поверх моей, была такой огромной и холодной, словно немного, чуть-чуть, самую малость чужой, и от этого пугающего чувства меня внезапно начал бить озноб. А взгляд метнулся к нему в поисках опоры и защиты, которые я получала всегда, когда в этом нуждалась.

И хотела, хотела, очень сильно хотела получить сейчас, хоть в последний раз.

— Ничего у меня не получается, Поль, — Максим рывком притянул меня к себе, обнял за плечи и прислонился своим лбом к моему, и вылетавший изо рта воздух клубами пара скрывал нас друг от друга, разрывая мучительно-близкий зрительный контакт. Всё вокруг так шумело и кружилось, будто я падала в обморок, и эта последняя секунда перед тем, как всё исчезнет, длилась бесконечно. — Не получается себя в этом убедить. А я ведь считал себя рациональным и логичным. Думал, вот сейчас просто разложу всё по полочкам и сам пойму, что мне это не нужно. Раньше ведь всегда получалось, понимаешь? Убедить себя, что мне не нужна полноценная семья и нормальные, как у всех, родители, что я могу спустить на тормозах все ошибки брата, а заодно и сам сделать вид, будто ни в чём перед ним не виноват. Даже с чёртовым футболом это сработало. Пусть это всё наглая ложь самому себе, но у меня выходило обманываться и как-то жить дальше. А тут… всё бесполезно. Не получается у меня без тебя.

— Ты мне очень нужен. И важен. И дорог, — прошептала я, ощущая, как к глазам начинают подступать те слёзы, которые не успели пролиться от горя и стремились на волю теперь, от звенящего и вибрирующего за всеми внешними эмоциями чувства облегчения. — Это правда, Максим.

Я чувствовала его приятное мятное дыхание на своих губах, замёрзший кончик его носа изредка соприкасался с моим, и порывы зимнего ветра трепали и спутывали пряди моих волос, выбившиеся из низкого хвоста, и облепляли наши с ним щёки. И мне впервые не хотелось поцелуев. Не хотелось прерывать этот хрупкий, невесомый момент, в который он стал для меня ближе, чем когда-либо прежде.