Он не прогонял и не просил уйти — пожалуй, второе оказалось бы намного хуже. Проще вынести, понять, прочувствовать раздражённое и импульсивное «отвали», и намного больнее пропустить через себя парализующее тихое «оставь меня, пожалуйста».

И, как оказалось, принимать на себя удар яростью тоже проще. А смотреть на него, разбитого, подавленного, растерянного, становилось невыносимо с каждой следующей секундой. И воздух, ледяной и свежий, жёг и причинял боль, а снег похрустывал, отсекая каждый мой нерешительный шаг навстречу ему.

Я села около него, оставив между нами пару сантиметров расстояния, которые помогали забыть, что кто-то вообще есть рядом, если ему этого захотелось бы. Но оказалась всё равно настолько близко, что отчётливо слышала, как иногда он с силой втягивал воздух через нос, пытаясь успокоиться, и каждый такой раз сердце замирало и резко ухало вниз.

Мне казалось, что мы просидели наедине друг с другом и своим молчанием несколько часов, прежде чем я осмелела достаточно, чтобы просто повернуть голову и открыто посмотреть на его сосредоточенный профиль. Убедиться, что это он, настоящий и настолько близкий. Поймать себя на мысли, что даже вот так — уже счастлива.

— Почему ты отказался от места в команде? Это же настолько важно для тебя, — я надеялась на какую-нибудь реакцию с его стороны, но Иванов упрямо молчал, только взгляд его оторвался от собственных ног и устремился вперёд, на футбольное поле.

— Значит, не настолько, — спустя какое-то время отозвался он, пожав плечами. — Разве кто-нибудь будет сам отказываться от того, что ему по-настоящему важно и нужно?

— А кто из нас от кого отказался? — с вызовом спросила я, еле сдерживая желание схватить его лицо в ладони и силком развернуть к себе, чтобы видеть его губы, видеть выражение его уставших и потускневших глаз, будто вместе с февральским небом затянувшихся плотной серой пеленой.

— Я от тебя не отказывался…

— А я от тебя? — он дёрнулся и снова уставился себе под ноги, и я могла бы понять это молчание, могла бы засчитать его как неуверенное «да», как банальное «я не знаю» или как полное надежды «нет». Но на этот раз мне не хотелось додумывать, угадывать, строить предположения. Мне нужно было услышать его. Как есть, начистоту, пусть это будет нестерпимо больно. — Скажи мне, Максим. Ты попросил время, и я дала его тебе, и если будет нужно, дам ещё сколько угодно. Но я хочу знать, чего именно жду. Что ты хочешь решить для себя? Дойти наконец до мысли о том, что тебе всё это не нужно?

— Да. Я хотел убедить себя, что мне не нужны и не важны наши отношения. И ты — тоже.