И это пугало. Часто доводило меня до лёгкой дрожи и паники, потому что я редко могла сходу придумать что-нибудь столь же остроумное и ехидное в ответ (и вот тут Максим бы мог недоверчиво приподнять бровь и многозначительно хмыкнуть, приговаривая «ну-ну»), а срываться на банальное «отвали» имело бы смысл, если бы мой голос при этом не звучал так, словно жить мне осталось один вдох да три удара сердца.

А сейчас страшно не было. Было очень-очень плохо, и этот противный писклявый голос вызывал какую-то остро ощущаемую досаду, ведь мне не хотелось тратить свои силы и крайне нестабильные эмоции на ещё одни бессмысленные разборки. И, конечно, я злилась. На Иванова и его дурное поведение, но ничего ведь не мешало мне выплеснуть эту злость на кого угодно, правда?

— Можно? — спросила я у одноклассницы, сидевшей за соседней партой, и кивнула в сторону пустого одноразового стаканчика, принесённого от кулера. Дожидаться ответа, впрочем, не стала, и сразу взяла его в руки, подошла к Филатовой, которая так кстати выдерживала театральную паузу перед кульминацией своего спектакля, и протянула стаканчик ей. — Вот, возьми, это тебе.

— Зачем? — видно, она слегка растерялась, но презрительно искривившиеся губы всё равно спасали положение и помогали сохранить лицо.

— Сцедить яд. Ну, знаешь, как это делают со змеями. Сразу полегчает, — забирать у меня стаканчик она почему-то не спешила, и пришлось просто оставить его на столе и пожать плечами, показывая, что я сделала всё, что было в моих силах.

— Ты вообще ебанутая? — прошипела Таня мне в спину, опомнившись только в тот момент, когда я успела дойти обратно до своего места. Наверное, стоило бы вовсю насладиться её смятением и недоумением и испытать злорадное торжество, впервые одержав маленькую победу над древним злом, но не сегодня.

Сил не было. Совсем. Словно эти перемещения по кабинету были полётом шарика, который не успели вовремя завязать, и вот: он окончательно сдулся.

— Ага, — зачем-то подтвердила я и безвольно опустила голову на стол, спрятав лицо в сгибе локтя.

Чудесное начало прекрасного дня, не иначе.

***

Иванов меня избегал.

В принципе, над этой ситуацией можно было бы посмеяться, но мне она почему-то не казалась сколько-либо весёлой. Только угнетающей, печальной и вызывающей тревогу, от которой под сердцем тягостно ныло.

На переменах он не появлялся в коридорах, явно осознанно пропустил обед и даже в курилке его так и не удалось застать, хотя сама я дважды выходила туда под каким-то нелепо-оправдательным поводом и была готова засунуть куда подальше своё негативное отношение к тому, что он вообще начал курить. И чем больше времени проходило с нашей ссоры, тем больше наше с ним поведение напоминало какой-то детский сад, а сами мы — капризных малышей, не научившихся справляться с малейшими проблемами.