— Черт с вами, — раздраженно бросает хирург, разворачивается ко мне и явно пытается найти единомышленника хотя бы в моем лице, — только недолго.

— Ну, мы постараемся, — дипломатично улыбаюсь я, удерживая на языке ремарку, что лично я не буду уж очень усердствовать в этом старании.

В конце концов, я, может, и не работаю сейчас юристом, но понимание, что можно, а что нельзя говорить в подобных ситуациях, у меня сохранилось.

Я так боялась, что наш с Яром исход окажется драматичным…

Я бы осталась ночевать в его палате, вот в этом вот нераскладном кресле, в углу палаты и уснула бы, лишь бы слышать ночью его дыхание и знать — он жив, жив! Я его не потеряла.

— Людмила, — врач окликает медсестру, которая с интересом зыркает, то на меня, то на Яра, и оба они наконец покидают палату. Я уже и не надеялась, что это произойдет.

Взгляд Яра обращается ко мне. Мое темное ультрамариновое море захлестывает меня с головой, так что хочется перестать дышать и свиться на его коленях истосковавшейся по хозяину кошкой. Я устала без него так, что нету уже никаких сил это терпеть.

Я не подхожу. Не тороплюсь с этим. Боюсь смазать момент, потерять тепло этих душевных вибраций.

— Папочка, тебе уже лучше? — все это время Маруська умирала от нетерпения, дожидаясь, пока нудные взрослые доболтают и позволят ей задать волнующий её уже несколько дней вопрос. И вот, наконец-то ей это удается.

Люблю, когда Яр вот так смотрит на нашу с ним дочь. Пожалуй, даже больше, чем когда он смотрит на меня. В такие моменты на его лице непривычно много эмоций. И столько любви…

— Ты пришла, Машунька, и я уже почти выздоровел, — Яр прижимает Плюшку к себе настолько крепко, что я всерьез начинаю беспокоиться — бережет ли он при этом свои раны. Судя по легкой болезненности, на секунду проступившей на его лице — все-таки не очень.

По-моему, у них и вправду была любовь с первого взгляда, причем очень даже обоюдная…

— Побереги себя, — я все-таки не удерживаюсь от замечания, — хоть ради нас.

— Ради вас попробую.

Мы раз за разом встречаемся глазами, и каждый раз в моей душе будто вспыхивает очередная яркая молния. Мои вопросы — десятки вопросов о его самочувствии почему-то застревают в горле. Почему? Разве я за него не беспокоюсь? Господи, да я же умирала от страха в эти дни…

Возможно, в этом дело.

Я знаю, он терпеть не может даже малой слабости, бросающей на него тень. И заставить его быть слабым, покорным боли, кажется, не способны даже три ножевых ранения…

— Судя по всему, с Владом ты уже созванивался? — я наконец решаюсь заговорить. Беру в расчет в основном реакцию Яра на озвученное отчество — она объясняется только одним. Он — в курсе.