Ванная… очень большая и очень просторная ванная комната молочного цвета с большим окном-экраном на всю стену, застекленного цельным листом светорассеивающего толстого стекла с рельефной поверхностью-узором из мелкой "ряби", искажающей просмотр открытого обзора помещения и улицы как снаружи, так и изнутри. Слава богу из него ни черта не возможно было рассмотреть, зато естественного и почти слепящего освещения хоть отбавляй, как и сплошного белого цвета. Молочный ковролин с толстым плюшевым ворсом по всему полу, белая скамья-софа у окна и пара круглых стульев-табуретов, обтянутых белым кожзаменителем; биде, унитаз, две раковины из чистейшего белоснежного фаянса и практически в один ряд у стены напротив входа. Оба умывальника вмонтированы в крышку столешницы белого мрамора с узором из перламутровой паутины, повторяющий свой рисунок на дверцах нижних шкафчиков и на керамограните глянцевой плитки на всех окружающих стенах комнаты.

— Думаю, пользоваться унитазом тебя учить не надо? Если надо почистить зубы, все что для этого необходимо, найдешь в верхнем шкафчике.

Я не успела рассмотреть наше отражение в большом зеркале в ряде дверц навесного шкафа, только задеть за него ошалелым взглядом. Ты сразу свернул к окну, уже через пару шагов усаживая меня на холодную кожаную обивку мягкого табурета в двух футах от раковины биде. Мои пальцы рефлекторно разжались, соскользнув по поверхности ткани твоего пиджака, теряя столь короткие мгновения нашего ложного воссоединения, словно я против своей воли разрывала или вырывала из-под кожи белые нити собственной иллюзии, оставшиеся где угодно, только не в твоем сердце. Твои глаза и бесчувственная маска склоненного над моим лицом неуязвимого божества опять делали свое черное дело: наполняли мое сознание токсичными испарениями разрастающегося страха.

— Постарайся не тормозить. Пяти минут тебе будет достаточно? — ты спрашивал, или просто озвучивал сколько выделил мне ограничительных рамок по времени?

Я даже не успела осмыслить услышанное, вникнуть в суть твоих слов, понять, что ты как всегда говоришь предельно серьезно без права на ответный протест или возможность вообще что-то спросить и сказать. Выпрямляешься, делая сразу шаг в сторону и разворачиваясь на ходу в другой конец комнаты опять спокойными привычными действиями и жестами стопроцентного хозяина окружающих владений. А я лишь сижу на сидушке табурета в страхе пошевелиться и издать хотя бы звук, наблюдая, что и как ты делаешь, будто надеюсь разгадать в последовательности твоих движений твои ближайшие на мою жизнь планы.