Пять минут? Господи. Серьезно? Откуда мне знать, сколько мне на самом деле нужно времени на все про все? А если я не успею, что тогда? Я даже не могу сообразить хочу ли вообще писать, особенно из-за усилившейся рези в половых губах, в клиторе и во влагалище. А эта пульсирующая, наливающаяся боль в ранах и в распухших интимных мышцах, которая, казалось, перекрывала все иные ощущения кроме одного конкретного — самого острого и обжигающего практически до костей. Стоило мне напрячься, окунуться с головой в взбесившийся страх, в твои натянутые сети сминающего жесткого контроля и уплотняющейся тени, и оно моментально усиливало свои приливы троекратно, едва не вырывая из груди несдержанный стон. Разве такое возможно, или всему виною эта гребаная боль, которая стимулировала и растирала свежие раны до столь невыносимого возбуждения? У меня же не было для этого причин, и я не хотела, не думала, да и просто не имела никаких оснований, тем более после вчерашнего. Я вообще не должна сейчас об этом думать и тем более так возбуждаться. Или ты специально все это сделал и продолжаешь делать? Чтобы я ни на секунду не расслаблялась, сходила с ума из-за твоего постоянного присутствия, скользящего по моей кожей фантомными прикосновениями твоих пальцев, щемящими ударами болезненных вспышек и надрывной пульсацией одержимого вожделения.

Наверное прошло не меньше полминуты, прежде чем мне удалось выдавить из себя первые капли аммиака, превратившегося в самую что ни на есть настоящую выедающую кислоту. Вот тогда мне стало реально больно, до нестерпимого желания во что-нибудь вцепиться зубами или лучше сразу хлопнуться в обморок. Но как ни странно, первая и самая острая резь прошла довольно быстро, вскоре сменившись на неожиданное облегчение с еще более неожиданным блаженством. Господи, я точно спятила, если даже в этом нахожу отголоски физического удовольствия. Или это опять все из-за тебя? Ты ведь не можешь не знать, что со мной сейчас происходит.

И спасибо тебе за включенную воду, что избавил меня от возможности краснеть и умирать еще и от стыда перед открытой дверью уборной.

Встать на ноги оказалось сложнее всего, но я понимала, что сильная слабость в дрожащих коленках была связана не с физическим переутомлением и крепатурой в бедрах и икрах, и уж тем более не в следах, оставленных ремнями и твоими руками. Меня прессовала собственная контуженная психика, собственные страхи и… скользящие в этом чертовом замкнутом пространстве и в моем теле тугие нити твоей вездесущей сущности. Меня даже ни на секунду не пробрало банальным кошачьим любопытством, когда вцепившись трясущимися пальцами в мраморную столешницу над умывальником я уставилась в свое отражение в зеркальной дверце навесного шкафчика вместо того, чтобы его открыть и посмотреть, что находится внутри.