— И что касается боли, здесь, да, ваша способность переносить и терпеть ее ни с чем не сравнима.

— А для некоторых еще и захватывающая. В этом плане мужчины похожи на любознательных мальчишек. Стоит им зацепиться за какую-нибудь идею фикс, вроде Оргасмис Виртх, и их уже ни чем не остановишь. Будут копаться, искать информацию, потом начинают ставить реальные эксперименты. И когда к своей мании исследования они подключают еще и женщину, их действительно нереально заносит. При чем они частенько забывают о том факте, что женщина — это не механический агрегат по извлечению нужного продукта при нажатии на ту или иную кнопочку. И что для достижения желанного эффекта требуется куда больше, чем нездоровое любопытство одного человека.

— Мы знаем, дорогая. Вы нуждаетесь в завышенном внимании и заботе, как и любое очень нежное теплично-комнатное растение, и даже намного больше. — в этот раз ладонь Алекса сжала пальцы супруги более крепким захватом, словно пытаясь через данный жест забрать у Дэниз часть выходящих из-под ее контроля эмоций.

Если он и в самом деле наложил на нее епитимию в качестве недельного воздержания — не прикасаться к своему супругу по личной инициативе все эти дни, то этот запрет явно и никоим образом не распространялся на самого Рейнольдза. И как видно, подобными изощренными фишками любили пользоваться многие тематики, только тебе легче от этого не становилось, если не наоборот. Ты прекрасно видела и куда сильнее ощущала разницу — слишком несопоставимую и не вписывающуюся в твои личные переживания. Твоя боль была настоящей, режущей и оставляющей реальные, едва не физические ноющие шрамы. Ведь ты знала, что Он уже никогда в жизни не совершит подобного по собственной инициативе — не даст тебе не единой ложной надежды на что-то большее, и уж конечно не станет играть с этим на публике.

Хотя, казалось бы, что тут такого, накрыть твою холодную ладошку пальцами, чьи силы и тепло способны влить в твою плоть и кости живительной эйфорией спасительного эликсира, пусть черного, пусть с примесью токсичных ядов, но именно она и позволяла тебе все это время держаться на плаву и поверхности — парить, а не падать… (или верить, что парить…)

Да, мог и знал, что может. Но не делал. И в этом была вся разница. Его наказания не были игрой — они настоящие, болезненные, бьющие точно в цель на поражение. И ты не испытывала того захватывающего экстаза-предвкушения в ожидании свершения уже вынесенного тебе приговора с тем ажиотажем и нетерпением, с коими возможно сейчас боролась в себе Дэниз Эпплгейт. Для нее это было возбуждающей игрой и азартом, для тебя — возбуждающим страхом и удушающей болью. И она никогда тебя не поймет… никогда… Вы слишком и совершенно разные. И именно последнее заставляет тебя удерживать дистанцию между этими людьми — самыми близкими друзьями Дэниэла Мэндэлла-младшего, такими же одержимыми тематическим голодом искушенными безумцами, как и он. Они всегда будут тебе чужими и чуждыми, чтобы при этом не говорили и не делали.