Видимо, ему было слишком мало просто меня привязать к этому впечатляющему орудию пыток, ему обязательно требовалось довести данный ритуал до изысканного в его представлениях совершенства. Закрепив вначале одну мою руку, вытянутую вверх и немного в сторону, как при Х-образном распятии кожаными ремнями у края стола, он не смог удержаться от "мучавшего" его соблазна "успокоить" меня своими изощренными ласками. Провести кончиками пальцев от чувствительной подмышки до самого ладошки по всему изгибу руки, потом нагнуться к моему поплывшему личику, чтобы обжечь дыханием-голосом с дразнящим поцелуем губ мою щеку у краешка задыхающегося рта. И, само собой, произнести одно из своих очередных заклятий-заговоров:

— Ты невероятно восхитительна… Самая восхитительная жертва, о которой только можно мечтать. Живи мы сейчас в средневековой Европе, так просто от меня ты бы никогда не отделалась… Моя плененная принцесса… — если он меня и хотел успокоить, то едва ли попыткой донести до моего сознания, что это всего лишь часть тематической игры.

Все-таки легкий страх продолжал меня все это время притапливать, но, скорее, являясь неотъемлемой частью всего того, что Глеб со мною вытворял. Особенно, когда по-новому раскручивал свой сумасшедший маятник изощренного подчинения. Касался губами моего лица, проникал шокирующим звучанием голоса мне под кожу и в голову, выписывая невесомым порханием кончиков пальцев по моей выгнутой шее, напряженным скулам и дрожащим губкам. Тут не то что с трудом будешь понимать, о чем тебе говорят, но и хоть как-то воспринимать саму себя во всем этом. Скорее, банально превращаясь в оголенные нервы и атакующие тебя ощущения, как и в продолжение рук, которые тебя изводили столь изысканными пытками, доводя до запредельной грани нереальных чувств. А то, что мой палач при этом никуда не спешил, намеренно растягивая самые вкусные для него моменты, лишь еще больше накаляло буквально потрескивающую вокруг нас напряженность обоюдного безумия.

И, да, я ее очень хорошо чувствовала, как и Глеба, как и его взгляд, восхищенно ласкающий мое распятое им же тело. А то, что вытворяли со мной его пальцы и ладони… Этот вечер я уже никогда не сумею забыть, даже если большая часть воспоминай бесследно канет в черную дыру неизбежного забвения. В любом случае останется тот неизгладимый отпечаток сильнейших эмоций и потрясения, которыми этот невероятный мужчина доведет меня до наивысшего пика чего-то во истину невозможного, совершенного и недосягаемого более никем из смертных. Может даже и Нирваны, хотя ее образ тоже невольно меркнет на фоне пережитых мною пределов.