На секунду Огаст чувствует себя так же, как в ночь после сеанса, когда она держала ладонь на запястье Джейн и ощущала пульс, бьющийся невероятно быстро под ее пальцами, когда она разговаривала с Джейн так, будто та стоит на карнизе. Джейн могла бы с таким же успехом свеситься из аварийного выхода.
– А ты попробуй.
– Ладно, хорошо, это как… я однажды проснулась, а половина людей, которых я когда-то любила, мертвы, а другая половина прожила всю жизнь
– Конечно, я…
– Я как будто
– Я знаю, – говорит Огаст. Сиденье слегка скрипит, когда она поднимается на ноги, и Джейн следит за тем, как она встает ближе, с распахнутыми глазами, как будто может сбежать в любую секунду. Огаст двигается, пока не оказывается достаточно близко, чтобы ее коснуться. Она не касается. Но могла бы. – Мне жаль. Но еще… еще не поздно что-то из этого исправить. Мы со всем разберемся, и мы вернем тебя туда, где ты должна быть, и…
– Клянусь гребаным богом, Огаст, ты можешь хоть раз не вести себя так, будто все знаешь?
– Ладно, – говорит Огаст, чувствуя позвоночником защитную реакцию. Не только Джейн провела последний день в боевом настрое. – Господи.
Зубы Джейн секунду жуют разбитую губу, как будто она думает. Она отступает назад на три шага, за пределы досягаемости.
– Боже, просто… ты так уверена, что есть ответ, но для этого нет никаких оснований. Ни в чем из этого нет никакой гребаной логики.
– Поэтому ты вела себя так, будто тебе плевать на дело? Потому что ты не веришь, что я могу его раскрыть?
– Я не гребаное