– Гриша, что ты творишь? Она же моя дочь! Прошу тебя!–  встает мама у него на пути, заламывая от бессилия руки. Можайский подходит к ней почти вплотную и демонстративно сжимает еще сильнее мои волосы, отчего я изгибаюсь под каким-то совершенно невообразимым углом и смотрю сквозь пелену слез маме в глаза, прося помощи, пока Можайский чеканит:

– Твоя дочь сейчас спит наверху, а эта – Долговская подстилка, если тебе не нравится такой расклад, то я вышвырну тебя из этого дома и можешь забыть, что у тебя есть дочь от меня. Я ясно выражаюсь?

Мама всхлипывает и качает головой. Несколько долгих секунд она смотрит на меня, слезы ручьем текут по ее щекам, губы дрожат, а у меня где-то там внутри, несмотря на весь кошмар происходящего,  загорается малюсенький, наивный огонек надежды, что возможно, сейчас, впервые Жанна Борисовна сделает выбор в мою пользу. И хотя разумом я все понимаю, но, видимо, девочка, нуждающаяся в материнской любви, будет жить во мне всегда, ибо так и не узнала, каково это, когда у тебя есть мама, готовая пожертвовать ради тебя всем.

Моя, закусив дрожащую губу, отвела взгляд и отошла в сторону, позволяя делать со мной все, что угодно. Но я в ответ на очередной разочарование смогла лишь горько усмехнуться окровавленными губами. Мое сердце снова разбилось, однако на общем фоне – это уже не казалось такой уж трагедией, хотя будучи беременной и готовой все отдать за этого малыша, я не понимала, как она так может.

Как черт ее дери?!

Но эти вопросы отходят на второй план, когда Можайский затаскивает меня в бассейн и, не дав очухаться, начинает "воспитывать" без следов.

Что такое настоящий ужас я узнала стоило крепкой руке сдавить мою шею и безжалостно опустить меня под воду. Побои, как оказалось, и близко не стоят с этим садизмом, когда тебя окунают раз за разом, не давая вздохнуть, и ты, словно затравленное, ничего не соображающее от испуга животное, на голых инстинктах бьешься в паническом ужасе за глоток воздуха.

Легкие разрывает от удушья, я беззвучно ору, захлебываюсь слезами и соплями. Нахлебавшись воды с хлоркой,  меня выворачивает наизнанку всем, что я съела, но Можайскому плевать, он продолжает купать меня в моей же собственной рвоте, приговаривая, что такой шлюхе, как я, в ней самое место.

Что я испытывала в эти мгновения, сложно описать.  Мне казалось, я просто- напросто умру, не выдержу. А Можайский снова и снова топил меня и спокойно наблюдал, пока я, как сумасшедшая выбивалась из сил в попытке освободиться и чуточку подышать.

Не знаю, сколько бы это продолжалось, к счастью, я потеряла сознание.