Так больно и обидно становится за моего малыша, который вынужден выживать вместе со мной только лишь потому, что Долгов не посчитал нужным уделить мне пять чертовых минут. Впрочем, я сама виновата.
Всхлипнув, обнимаю себя за плечи и еще сильнее подтягиваю колени к груди в попытке закрыться от этих равнодушных, липких взглядов.
– Тогда, что вам от меня нужно?
– Ну, для начала, чтобы ты приняла душ. Уж прости, но вести с тобой разговор сейчас – занятие не из приятных, – он показательно наморщил нос, а у меня от унижения в очередной раз навернулись слезы на глаза, кровь ударила по щекам, и я сжалась еще сильнее, когда Елисеев протянул руку, чтобы помочь мне встать
Покидать уже привычную обстановку было страшно. Слишком уж пугал меня этот "добрый дядюшка" Владислав. Я не знала, чего от него ждать, но обострять ситуацию и сопротивляться было еще страшнее.
До гостевой ванной я шла, шарахаясь от собственной тени. Каждый шаг давался мне огромным трудом, но сцепив зубы, я через силу продолжала держать ровно спину, боясь любого прикосновения чужих рук. Мне казалось, как только они дотронуться, обязательно что-нибудь сделают со мной.
Однако буквально через несколько минут я узнала, что насиловать можно куда изощренней.
– Раздевайся, Настенька, – садясь на крышку унитаза, распорядился Елисеев, когда мы остались в ванной одни.
– То есть? – с бешено-заколотившимся сердцем уточнила я, вскидывая на него дикий взгляд.
– А что тут непонятного? Пока ты моешься, обсудим насущные вопросы, чтобы не терять попусту время. У меня его не так уж много, знаешь ли.
– А если…если я откажусь? – на свой страх и риск шепчу, сглатывая подступившие слезы, отчетливо осознавая всю безысходность своего положения. И ответ Елисеева это только подтверждает.
– Тогда мне придется позвать ребят, чтобы они помогли тебе и не только…
– Вы же не зверь, – вырывается у меня ироничный смешок вперемешку со всхлипом, на что Елисеев разводит руками, улыбаясь еще шире и мерзотней.
– Как и все до определенного момента, солнышко. Поэтому не затягивай. Мне совсем не хочется доводить ситуацию до такого.
– Я ведь вам сказала, если вы меня тронете…
– Я не собираюсь тебя трогать, Настенька. Уговор – есть уговор. Но ты ведь понимаешь, что я могу с тобой и не церемониться. Сломать человека не так уж сложно, однако я делаю тебе скидку на возраст, наше давнее знакомство и симпатию, и думаю, ты тоже должна идти на уступки. Разве нет?
Хотела бы я ответить, да только смысл? Никто не собирался делать мне никаких скидок и идти на уступки. Меня ломали, стирая под ноль мое человеческое достоинство, давая почувствовать себя абсолютнейшим ничем: без прав, без выбора.