Я попал в жернова традиционных взглядов на мужественность, которые поощряет американская система образования, — над ним издевались, и теперь он решил отыграться на мне, а умирать ради любви так трогательно… Он стреляет еще в одно животное и ворчит на гребаных белок, а каждый мертвый зверь — напоминание о том, как быстро проходят наши дни. Моя жизнь заканчивается, и я не хочу умирать. Не хочу, чтобы сын остался сиротой. Он потерял мать. Он не должен потерять и меня. Я пытаюсь представить его старше и не могу, я слишком напуган, и тогда пытаюсь вспомнить, как сидел рядом с тобой на нашей скамейке, и тоже не могу. Турнир по боль-понгу окончен, толпы неистовых фанатов покинули трибуны. Я погибну здесь, и даже не в силах его возненавидеть, потому что, как и ты, я слишком хороший себе же во вред. Бордель «Сочувствие» разграблен и сожжен дотла еще до того, как появился.

Гномус что-то услышал и хихикает.

— Эй! — кричит он. — Кто там?

Мои евстахиевы трубы переходят в состояние повышенной готовности. Я тоже слышал. Это ты? Ты знаешь об этой хижине. Ты отвергла его сегодня, ты бывала в его хижине и зачем-то вернулась?

— Я тебя предупреждаю: ты на моей территории.

Мое сердце колотится, я плохо слышу, и я хочу, чтобы ты пришла (спаси меня!), и не хочу, чтобы ты приходила (вдруг он убьет тебя?), и я уже не знаю, чего мне хотеть. Полицейские. Да, точно. Пусть ты окажешься умной лисой и догадаешься не приходить сюда в одиночку.

— Считаю до трех, — говорит он. — Один… — Пожалуйста, боже, пусть это будет она. — Два…

Пожалуйста, боже, пусть будет не она. Гномус не досчитал до трех — помешал выстрел. Но это другой «хлоп». Другое оружие. Я ничего не вижу и не слышу, однако чувствую мертвецов, потому что понимаю: Гномус мертв. Я кричу в свой мокрый носок, зову на помощь (боже, храни оружие!), и шаги приближаются, а мое сердце бьется быстрее. Нужно, чтобы мозг донес факты до нервной системы: все закончилось. Надо успокоиться.

Стрелявший подходит к моему дереву. Тяжело дышит. Он близко. Это не полицейский, потому что копы шумят, оповещают о своем появлении. Мешок все еще у меня на голове, и коп давно его убрал бы. И снова мое сердце — дум, дум, дум, и я так боялся диких зверей, что забыл о самом опасном хищнике, охочем до власти хищнике — человеке.

По моей ноге снова струится моча, и кто-то приставляет дуло пистолета, из которого застрелил моего врага, к моему затылку, будто я тоже враг. Из глаз у меня катятся слезы, мольбы заглушает носок во рту, а он смеется и убирает пистолет.

— Расслабься, друг мой. Представление окончено. Счет один — ноль в пользу Клуба бедных мальчиков.