— Вот ведь чудеса… Джо вернулся. Мне нужно было что-то придумать. — Он снова бьет меня в пах. — Я сказал ей: «Ты в своем уме? Он же неудачник, даже для кроссфита не годится». — Боже, он считает себя моим тренером, и он пинает мою ногу, и голень тоже в игре. Пинг. Понг. Боль-понг. — Я обрабатывал эту девушку много лет и, в отличие от тебя, никогда не сбегал. Никогда.

Пинок по другой голени, и боль-понг превращается в турнир, смертельную битву, и знаки, знаки, знаки были повсюду, и я все к чертям проморгал. Ты называла его святым и защищала его с первого дня. Он чистил водостоки в твоем доме, как животное, помечающее территорию, и на нем всегда футболки с логотипом собственного магазина, чтобы ты видела его фамилию и представляла себя его женой.

Он плюет мне в лицо.

— Ни работы. Ни мышц. Ничего. Ты — ничто.

Как же ты в нем ошибалась, при этом была категорически против меня, а я, видимо, плохо читаю людей, иначе сразу догадался бы, что его магазин — коварная ловушка. Он зовет своих продавщиц девчонками, чтобы ты чувствовала себя старой. Списанной в утиль. И самый яркий знак — он нанял твою дочь в свой гребаный магазин. Неудивительно, что она уволилась. Он, наверное, проходу ей не давал: «Ну, как там твоя мама, Номи? Передавай ей привет от дяди Шеймуса».

Жизнь, конечно, не пролетает перед моими глазами, зато я вспоминаю мелочи, на которые не обращал внимания раньше. Например, Меланда в своих заметках жаловалась на Мэри Кей и Шеймуса: «Мэри Кей так странно привязана к Шеймусу… Знаю, ей было всего семнадцать, когда они переспали, и отношения длились всего пять минут, и все равно — ээээ». Я мог бы все понять, еще когда он врубил Кида Рока в тренажерном зале, песню про подростковый секс у озера. Он боготворит тебя с семнадцати лет.

Он рычит. Близко.

— Взгляни на себя, ты же дряблый. Чем ты занимался в последние недели, тюфяк? Уж точно не тренировками. — Нет ничего скучнее разговоров о спорте, и вот почему такие «безобидные» парни опасны для женщин, Мэри Кей. Он бьет меня по голове. Пинг-боль. Боль-понг. — Из-за тебя в городе раскол. Ты вернулся неизвестно откуда, и она тут же готова прыгнуть тебе в объятия. Но Пресвятой Шеймус придет и все исправит. — В «Наследниках» он стал бы Романом, Мэри Кей. Он — зло. Чистое зло. — Ты меня слушаешь, Жидберг? У тебя с ней ничего не выгорит. Тебе конец.

Он бьет меня, пинает, и в моей голове «Мартовское безумие»[37], вселенский болевой кубок, и если я все же выпутаюсь, придурки из фармацевтической компании получат от меня длинное письмо. Их чертовы болеутоляющие не действуют. Он бьет меня в лицо.