– Ты знал, что это он, – криво усмехнувшись, добавил Салли.

Ответом ему стало молчание. Морган на стороне закона, и он должен перед ним отчитываться. В том его преимущество, в том суть его выбора. Он нарушает многие правила, кроме одного – человеческого. Убивать свыше необходимой меры он не станет, на чтобы Хейз его не подвиг.

– Как вы живете, капитан Морган? – сегодня как-то по-особенному спрашивал его Пирс Салли. – Как вы существуете, зная, что могли спасти кого-то, но не спасли? Уотсон, Рид… Не буду спрашивать, как вы спите по ночам. Вижу, что не спите вовсе, – хмыкнул он. – Каково это? Знать, что мог все это предотвратить, но не сделал этого вовремя? Пустил все на самотек, и думал, что обойдется? Так это работает, верно, комиссар Морган? – Салли говорил на удивление абстрактно, что было ему несвойственно. – Мне важно знать, насколько Вам тяжело, от понимания количества жизней на вашем счету, – стоя у самого края, ученый спрашивал на этот раз не о фактах, что было бы многим проще для Джона.

В этот вечер вечно спокойный и отрешенный Пирс Салли был крайне загадочен. Он и в другие дни не раскрывал своих мыслей, бросаясь конкретными фактами, но сейчас открывался перед Джоном совсем с другой стороны. Перед ним был не безучастный и точный ученый, а вдумчивый человек, лишь едва приоткрывавший завесу, что прятала всех его демонов за стеклянными и выцветшими карими глазами. Впервые Пирс Салли выглядел живым. Подавленным, уставшим, но живым, готовым пойти до конца, чего бы ему это не стоило. В седых волосах не осталось черного обжигающего пламени, которым разум деятеля науки был охвачен прежде. В застывшем выражении лица не было обычной для простого обывателя мягкости. Посмертная маска, скрывавшая глубокие раны, что служба оставила на душе доктора, когда той со временем не стало вовсе. Она рассыпалась от времени, проведенного в свете холодных огней ночного города, и разносилась по ветру белыми перьями мертвого пепла. Джон видел, что она еще здесь. Уходит постепенно, по крупице исчезает в круговороте заглянувшего на улицы города холодного ветра с воздушными снежными клочьями в нем. Огонь в пустых глазах уже не горит, а догорает, но где-то в глубине все еще теплятся угольки надежды.

– Тягостно, – Морган заговорил после долгого молчания. – Внутри сплошная пустота, и я боюсь ее заполнить. Вложить весь свой мир в одного человека, а затем снова потерять его навсегда, – признался он честно и открыто за последние несколько лет.

В этом он не признавался даже жене, но подозревал, что она и так была осведомлена о его душевном состоянии. Порой супруга знала намного больше самого Джона и видела наперед его мысли и чувства.