– Должно быть это невыносимо, – криво улыбнулся Салли перекошенным лицом. – Я верил в лучшее в людях. Думал, что всегда поступаю правильно, а как все обернулось… – рассуждал тот, от кого нехарактерно было слышать рассуждения о душевных терзаниях.

От доктора Салли факты поступали в изобилии, от Пирса Салли его размышления – лишь в редкие минуты откровений, что случались ровно, что почти никогда.

– Я верил в людей, – прервал его Джон. – И этот город доказал, что его стоит спасать, – твердо стоял он на своем, но Салли это, казалось, не убедило. В личных терзаниях ученый опять же оперировал только фактами, а не слепой верой.

– Я видел его, – неожиданно признался Пирс. – Тогда, двенадцать лет назад. Я видел Северный Ветер, когда тот был еще подростком. Мы с Фрэнком приехали в Северный Нордэм, чтобы констатировать факт естественной смерти Артура Эванса. Район неспокойный, мы выезжали по двадцать раз за день, как на конвейере. Рядом с ним стояла девочка с разбитым лицом. Совсем крохотная, пятнадцать – не старше. Она все твердила, что ловила голубей, хотя следы на ее скуле точно свидетельствовали об ударе чье-то рукой, соцопека не вмешалась, оставив все на совести матери, – с грустью сообщил доктор.

– Я осмотрел тело. Прочел медкарту, что лежала рядом для скорой. Диагноз был тяжелый и смертельный уже в терминальной стали. Рецепты на морфин выписывали в те времена скудные. Страховка не покрывала и половины расходов на лекарства. Артур Эванс был мертв. Умер в жуткой агонии, – Салли сжался, рассказывая, а его лицо перекосило еще сильнее, чем от улыбки. – Мучился он долго, судя по прикушенному языку, но, и его мучениям настал конец, – закончил Пирс, тяжело и глубоко выдохнув.

История Артура Эванса была окончена. Летописец поставил в ней последнюю точку. Больной отец семейства, двое подростков в семье и мать, работавшая на одни лекарства. Печальная история. Редкая – нет, но от этого не менее грустная. Наверное, даже тяжелее истории самого Джона, который осиротел так же внезапно, как и повзрослел. Его детство отняла смерть родителей. Эвансы повзрослели задолго до нее. Они ее ждали. Вначале с ужасом, потом с нетерпением, а она все не приходила. Вытягивала все силы из каждого члена семьи, изводила не только Артура жуткой болью, но и всех остальных своим откладываемым приходом. Многим бы хотелось ее поторопить, но эвтаназия запрещена законом, а значит – это убийство.

– Я осматривал тело, – опять повторил Пирс, хотя, казалось бы, рассказывать больше нечего. – В дыхательных путях Артура Эванса застряло белое перо. Маленькое. Совсем незаметное. Я бы мог его пропустить, что и сделал, – Пирс был словно на исповеди. – Двое подростков, отец, умирающий от жуткой боли. Нехватка рецептов на морфин. Что дальше? Кого-то из них поймали бы с героином и перечеркнули детям жизнь? Я думал, что поступаю правило, не замечая это перо. Я думал, что эвтаназия – все же выход для тех, у кого вся жизнь впереди, и тех, кто ожидает ее конца, – голос мужчины сорвался с хрипом и непрошеными слезами.