– Почему ты не целуешься?

У всех есть частичка меня. Это то, что я не должен отдавать.

Я чувствовал вкус ее дыхания. Я отвернулся не потому, что не хотел, чтобы меня поцеловали, а потому, что хотел. Это уже само по себе было незнакомым ощущением. Большинство не могли сказать ничего, что мне бы понравилось, и то, что срывалось с их губ, разочаровывало меня сильнее всего.

Я испытывал отвращение к поцелуям.

Но к поцелуям с Эмери?

Нет.

Дерьмо собачье, учитывая, что я давно не целовался. Когда я начал участвовать в подпольных боях, я возвращался домой с порезами и синяками, которые пытался скрыть под одеждой, позволяя всем считать, что это последствия тренировок и столкновений на футбольном поле.

Проблемы с поцелуями начались потому, что прикосновения были слишком болезненны для моего избитого тела. Это позже трансформировалось во всеобщее презрение к людям, прикасающимся ко мне. Какого хрена мне позволять кому-то, кого я терпеть не мог, прикасаться ко мне?

– Я целовал тебя, разве нет? – выпалил я в ответ беспечным тоном.

– Да, целовал. – Ее тяжелый взгляд опустился к моим губам и задержался на них. Она вдруг улыбнулась и потянулась, вставая. – Мне пора. Автобус скоро уходит.

– И снова то же самое. Уже поздно и темно. Я довезу тебя до дома.

– Я еду в Истридж. – Она вскинула бровь. – Довезешь меня до Истриджа?

Дерьмо, я обещал маме, что буду держаться подальше, пока Рид там. Но в этом случае мама сделала бы исключение. Автобус до Истриджа шел долго, а по пути было слишком много темных остановок.

Я цапнул визитку со стола Эмери, наблюдая, как она собирает вещи.

– Да, но мне нужно от тебя кое-что. Адрес твоего отца, пожалуйста. Она помолчала и склонила голову.

– Это незаконно?

– Нет.

– Сексуально?

Черт, она выглядела очень увлеченной этой мыслью.

– Нет.