А еще я знала, что есть лишь один способ освободиться от саморазрушительных мыслей.

– Я тебя прощаю, – сказала я, и тут это произошло.

Сдавленный звук. Мама плакала. Она плакала! Тесса Гиллз, известная как холодная, лишенная эмоций бизнес-леди, плакала. Это что-то во мне изменило. Я не почувствовала себя лучше, просто по-другому. Сильнее. Еще немного сильнее.

Я простила ее, потому что прощение не означает все понять. Одобрить ее решения. Теперь я видела, что за ними стоит, по крайней мере, большую часть, и, возможно, когда-нибудь я смогу их принять. Но прощение прежде всего означало, что я подвела черту.

– Мы тебя прощаем, Тесс. – Услышав папин голос, мы с мамой резко обернулись. Там был он. Стоял сзади скамейки в своем дизайнерском костюме. Видимо, он стоял там уже давно и слышал наш разговор. – И сейчас настало время, чтобы ты сама себя простила.

У меня по коже побежали мурашки, мама всхлипнула. Папа обнял ее, и поскольку на меня как-то разом все навалилось, я почему-то подумала о том, где он оставил своих клиентов. Что за перемена в нем произошла, если семья для него вдруг стала важнее работы.

Осознание пришло лишь несколько секунд спустя.

Вот оно.

Вот оно.

Вот о чем я мечтала все это время. Эти чувства причиняют боль, но я все равно пропускала их через себя. Меня это заботило. Они мои родители, и я им небезразлична. Точно так же, как они небезразличны друг другу. Человек, которого ты когда-то любил, никогда не будет тебе безразличен. Никогда, никогда, никогда.

Эммет. Мысль о нем пронзила меня, словно электрический ток. Я думала о нем, пока мама рыдала папе в плечо, и мой мир по кусочкам восстанавливался. Но самое главное, центральная часть мозаики… Ее не хватало. Его не хватало.

Я поднялась со скамейки. Что-то сказала, уже не помню что.

А затем я побежала.

* * *

Я три раза садилась в машину, но руки не слушались, и я не могла вывести машину на шоссе 99 по направлению к югу.