– Поэтому никому пока нельзя увольняться?

– Нет, конечно, можно. Уголовного дела нет, все свободные люди. Просто вы не торопитесь?

Инга обратила внимание на то, что она говорит ей «вы», хотя до этого обращалась на «ты». Сцепила руки за спиной, подумала.

– Это не из-за Бурматова, – наконец сказала она. – То есть не из-за его исчезновения. Мне давно пора было это сделать.

Меркулова опять вздохнула.

– Вам, наверное, не очень работалось после всего, что произошло в начале лета?

– Точно.

– Ожидаемо. Если честно, я удивлялась, как вы держитесь. В смысле, почему не уволились раньше. В общем, останавливать не буду. Но две недели вам отработать придется все равно.

Инга проследила, как она расписывается внизу листа.

Они с Максимом сидели на берегу моря. Между ними стояла бутылка вина и виноград в пластиковом контейнере.

– Нет, ты представляешь, – говорил Максим, жуя виноград и щурясь от удовольствия, – мы с тобой на море! Мне в какой-то момент казалось, что это никогда не случится. Еще из-за этой всей истории с твоим Бурматовым.

– А это как могло помешать? – лениво ответила Инга, опершись на локти и глядя перед собой.

Пляж был галечный, и устроиться удобно никак не получалось. Камешки больно впивались то в спину, то в предплечья. Ойкнув в очередной раз, Инга оставила попытки и села прямо.

– Ну мало ли. Завели бы дело. Затаскали бы всех по допросам. Запретили бы выезжать из Москвы. Ты же знаешь, какой я мнительный. – Максим рассмеялся.

Инга только изображала безразличие. На самом деле она не меньше, а гораздо больше Максима переживала, что случится что-то подобное. Последние недели она почти ежечасно ждала беды. Сидеть на работе было невыносимо, потому что там она чувствовала себя особенно уязвимой. Инге казалось, что, когда она меньше всего будет этого ожидать, полиция ворвется в офис и схватит ее на глазах у всех. То, что на глазах у всех, конечно, добавляло унижения. Чем ближе подступал последний рабочий день, тем больше Инга боялась: предчувствовала, что коварные следователи специально затаились, чтобы произвести ее арест особенно эффектно.

В свою последнюю рабочую пятницу Инга перед уходом сдержанно со всеми попрощалась. Все знали, что она увольняется, но со стороны могло показаться, что они просто расходятся на выходные. Коллеги тоже попрощались сдержанно, и только Аркаша пожелал удачи. Инга вышла из бизнес-центра и зашагала к метро, буквально кожей чувствуя, как сзади к ней уже подкрадывается полицейский. Никто, конечно, не подкрался.

Когда в субботу утром Инга как ни в чем не бывало проснулась у себя дома, ей впервые показалось, что она может вздохнуть свободно. Впрочем, затишье длилось недолго и сменилось очередным витком паранойи. Теперь Инге казалось, что ее ни за что не выпустят из страны: задержат у стойки с регистрацией или на паспортном контроле, закуют в наручники и увезут в тюрьму, а ее коллеги в понедельник прочитают обо всем в новостях. Их потрясение было неотъемлемой частью Ингиных мрачных фантазий. Что подумает Мирошина и какие сплетни она станет распускать, волновало Ингу даже больше, чем реакция матери или Максима.