Вообще-то она не хотела туда ехать – с тех пор как она стала думать, что телефон все равно отследят, это потеряло смысл. Однако пока существовал хотя бы крохотный шанс, что этого не случится, телефон нельзя было оставлять на почте. Невостребованную посылку точно вскроют, и тогда даже эта призрачная возможность спасения для Инги растает.

Она долго колебалась, выбирая, как туда добраться: думала поехать, меняя электрички, или подговорить Максима сгонять на машине, якобы на прогулку. Путешествие с Максимом было заманчивым вариантом, но Инга все же отказалась от него. Она не хотела впутывать друга. Отправиться обычным способом, на поезде, купив билет, она тоже боялась. Эти сложности еще больше отравляли Инге и без того ненавистную поездку. Тамбов уже казался ей худшим местом на земле, богом забытой дырой неизвестно где. До него было пятьсот километров – несуразное расстояние, не слишком близкое, чтобы относиться к этому путешествию легко, и не слишком далекое, чтобы почувствовать его полноценность.

В конце концов она решилась поехать на «бла-бла-каре». С точки зрения скрытности плюсы были налицо, впрочем, эта же скрытность вызывала у Инги опасения. Вдруг ей попадется какой-нибудь маньяк, который изнасилует и убьет ее по дороге? Никогда ведь не найдут. Однако страх попасться полиции оказался сильнее страха маньяков, и рано утром в субботу Инга села в старенькую тойоту, ждавшую ее неподалеку от Павелецкого вокзала.

Водителем оказался седой толстый мужчина, от которого разило потом. Его запах смешивался с запахом ароматической елочки, покачивающейся на зеркале, и вскоре от этого сочетания Ингу начало подташнивать. Ко всему прочему водитель курил, и салон провонял табаком. Инга приоткрыла окно и всю поездку пыталась ловить свежий воздух.

К прочим неудобствам добавилось еще и то, что мужчина оказался на редкость разговорчивым. Быстро поняв, что Инга не в восторге от вопросов, он как ни в чем не бывало переключился на рассказы о своей жизни. Когда они наконец подъехали к Тамбову, Инга в деталях знала все о его детстве и юности, о службе в армии, о первой жене и второй жене, о детях и внуках, о Путине, американцах, Советском Союзе и Чеченской войне и мечтала только, чтобы эти исчерпывающие знания стерлись из ее памяти поскорее.

Тамбов оказался вовсе не таким захудалым городишком, как рисовалось в Ингином воображении, и она не без удовольствия прогулялась по центру. Сначала она, впрочем, отправилась на почту. Почему-то здесь камеры ее не волновали, словно они теряли всякую силу за пределами Москвы. На почте была очередь, двигавшаяся неожиданно медленно. Когда посылка наконец-то оказалась у Инги в руках, она уже так утомилась от ожидания, что острота момента почти полностью сгладилась. Инга вышла к набережной, вскрыла коробку, вытащила из телефона сим-карту и, сломав, выбросила. Дождалась, когда мимо пройдут люди, а потом несколько раз ударила телефоном о бордюр. Только в этот момент она ощутила волнение. Оттого что эта вещь принадлежала Илье, Инге на мгновение показалось, будто она снова причиняет ему вред, физически делает больно. Однако пока она раз за разом била телефон о каменный выступ, в Инге начало расти ожесточение. Под конец она молотила несчастным аппаратом с такой силой, словно желала стереть его в порошок, а потом выпрямилась и стала топтать ногами. Что-то похожее, только усиленное в десятки раз, она чувствовала, когда всаживала в грудь Ильи разбитую бутылку. Инга остановилась, шумно дыша, лишь когда вдалеке показались очередные прохожие.