– Помогла полиция – им сразу же дали другие имена и отправили жить к каким-то друзьям Марши в Калифорнию.

– Тогда как же они опять оказались здесь?

Андре вскакивает на ноги.

– А вот как! Они жили-поживали своей идиллической жизнью на калифорнийском пляже, а потом стали понемногу сознавать, что с Эммой что-то не то. Позвонили доктору Уимену, и тот сказал, что ей требуется лечение.

– Потому что так хорошо лечил их папашу? Погоди-ка минутку… – медленно произносит Чарльз. – А вы, ребята, получали какую-то поощрительную премию за участие в программе?

– Премию?

– Ты хочешь сказать, помимо платы за обучение?

– Двадцать тысяч долларов, – объявляет Чарльз. Мы с Андре смотрим на него, как на чокнутого. Он медленно прищуривается. – Когда я ходил с Эммой в ресторан, она упомянула, что и она, и ее сестра – обе получили по двадцать тысяч поощрительной премии.

– Что?!

– Ни хера я не получала! – выкрикиваю я. – И ты только сейчас нам про это сказал?!

– Ну, я просто забыл. Я думал, что она всем полагается – не знаю, сам-то я не помню, чтобы мне что-то выплачивали…

– Как это можно не помнить про двадцать тысяч долларов?! – ужасается Андре.

– Портмонты слишком заняты протиркой своих моноклей! – ору я, а Андре многозначительно прокашливается. Он разозлился так же, как и я.

– Ну разве непонятно? – перебивает Чарльз. – Он предложил премию, чтобы заполучить их, – и не просто потому, что они близнецы, а потому, что они дочери Рипли.

– А разве это типа как не нарушение врачебной этики – работать с пациентами, с которыми тебя связывают какие-то личные отношения? – задумчиво произносит Андре.

– Это как раз та деталь, которой нам и не хватало! – встреваю я.

Чарльз, похоже, по-прежнему полон сомнений.

– Ладно, может, они и впрямь дочери Рипли, но я что, должен считать Эмму серийной убийцей только потому, что серийным убийцей был ее папаша? Вы ее не видели. Она… она…