– Все это больше не имеет для меня значения, – сказала Чичи.

– Но ты ведь так долго ждала.

– Когда тебя демобилизуют, мне будет почти тридцать лет. Тридцать! Скольким еще мы должны пожертвовать ради этой войны? Моя мать родила нас троих, прежде чем ей исполнилось двадцать пять. Я пропустила годы и годы счастья. Я уже и так везде опоздала.

– И это говорит девушка, которая вообще не хотела выходить замуж. Дело в атаке на мою субмарину?

– Речь не о том, что я боюсь тебя потерять. Я боюсь, что так никогда и не начну жить. Время нам не принадлежит. Ты говоришь – надо подождать, а я тебе говорю, что ты не знаешь, будешь ли ты еще там, по ту сторону ожидания. И теперь кажется, что все правила принадлежат другому времени, когда люди жили в безопасности и знали, что наутро снова увидят друг друга.

– Вот что я тебе скажу. Обдумай это до утра. И если назавтра ты все еще захочешь, чтобы мы поженились без всей той суматохи, которая была бы в Джерси, то мы немедленно поженимся здесь же. У нас на базе всегда готов капеллан. Я его знаю, он славный малый и обвенчает нас. Но если в тебе все-таки победит итальянка и ты решишь, что жить не можешь без подносов с печеньем, la boost[81] и чечетки твоей кузины Джузи под Toot Toot Tootsie, тогда мы подождем. Но что бы мы ни решили, мы проведем ночь вместе, только когда ты будешь моей женой.

Чичи проводила его до дверей.

– Ладно, окей, понимаю. Договорились, лейтенант. – Она протянула ему руку.

Когда он взял ее руку, она притянула его к себе и вместо рукопожатия поцеловала в губы.

Войдя в казарму, Тони разделся, аккуратно повесил форму, чтобы она не измялась, и сел писать письмо матери. Но вместо этого рука вывела: