Клорис порывалась еще что-то сказать, но опоздала: зазвонил телефон. Чичи подняла трубку, и Клорис вышла из офиса, оттолкнув Ли.

– Что это было? – удивилась Ли.

– Очередная женщина, которая считает, что ей все должны. Тони устраивает свою любовную жизнь, как сезонную распродажу в «Лохманне».

– С тобой все в порядке?

– Никак не привыкну к этим историям, – неожиданно усталым голосом призналась Чичи. – Бедняжка.

– Это ты о четвертой жене?

– У нее нет матери.

– Да нет же, есть, я с ней только что столкнулась. Подтяжка на лице никудышная, такой никого не обманешь.

– Какая же это мать! – сказала Чичи. – Я чуть не расплакалась от жалости – мне-то повезло, у меня хорошая, любящая мать. И даже в моем возрасте она мне по-прежнему нужна. Так что когда я вижу кошмарную мать вроде этой, то знаю, что бывает и иначе.

– Ты лучше меня. Я таких людей даже не хочу понимать.

– Тебе, Ли, никогда не пришлось этого делать. Ты не вышла замуж за Тони Арму. Кого он только не приводил в мою жизнь.

Чичи закрыла чековую книжку и вернула ее в ящик стола.

– Как ты думаешь, он женится снова?

– Он не переносит одиночества.

– Тогда не прячь чековую книжку слишком далеко.

– Если Всевышний приберет меня первой, у Тони будут большие проблемы. В старости мужчины теряют направление. Мы себя находим, а они – теряют.

Чичи шла к своему дому на Граммерси-Парк. Она довольно быстро передвигалась в толпе пешеходов в час пик, исчезавших в станции подземки, словно кроты. Она была благодарна судьбе, что у нее есть работа и что ей пока хватает на нее сил.

В свои семьдесят лет Чичи оставалась неутомимым ходоком. В последние годы случались небольшие проблемы со здоровьем – то катаракта, то что-то с шейными позвонками, то кое-что по женской части (это быстро вылечили, как только обнаружили). У Барбары и Люсиль тоже бывали перебои такого рода, но в целом сестры Донателли вполне обоснованно считали, что им повезло. Мать все еще была с ними. Ей перевалило за девяносто, но она по-прежнему готовила макароны к воскресному обеду у Барбары, у которой теперь жила.

Нью-йоркские сумерки оставались любимым временем дня Чичи. Она старалась подогнать шаг по дороге домой так, чтобы оказаться у знаменитого небоскреба-утюга и сквера на 23-й улице в тот миг, когда персиковое солнце ускользнет в лиловые полосы, плывущие над горизонтом в Нью-Джерси. Что-то в сочетании всего этого – сине-лиловые тона сумерек, парк, Пятая авеню, Нижний Бродвей, силуэт великолепного Эмпайр-стейт-билдинг за спиной – давало ей возможность ощутить свое собственное место в мире.