Викарий полил головку Мэгги святой водой, мальчик пропел «Pie Jesu»[19] – как в старые времена. Правда, потом всем предложили выстроиться перед алтарем, чтобы сделать «фотографию». Фред жестом подозвал Джейн, и она стала с ним рядом.

Оттого что все засуетились, малышка проснулась и заворчала, как медвежонок. Этот звук грозил перерасти в оглушительный крик. Собравшиеся насторожились. Благостное настроение, созданное пением, стихами и церковной атмосферой, могло в любую секунду разбиться вдребезги. Фред явно испугался. Джейн взяла у него девочку и принялась инстинктивно покачивать.

Почувствовав умиротворяющее движение, Мэгги решила пока не кричать. Джейн, спеша воспользоваться этим затишьем, улыбнулась ребенку. Ее круглое румяное лицо всегда нравилось малышам. Она, озорная тетя Джейн, с легкостью добивалась ответной улыбки даже от самых беспокойных младенцев. Это дитя двадцать первого века не стало исключением. Зачарованно глядя на новую знакомую, Мэгги разулыбалась и удовлетворенно забулькала. Джейн затаила дыхание, прислушиваясь к самому милому из всех известных ей звуков – радостному сопению пухленького малыша.

Внутри у нее что-то всколыхнулось. Любовь, непреодолимая и непознаваемая сила, больно кольнула сердце. Не это ли самая хитрая и самая безотказная уловка природы?

Джейн иногда немного завидовала умению своей матушки сочинять рецепты в стихах. Из-под пера миссис Остен выходили строчки, заставлявшие всех хохотать. Она, мать семейства, любила чтение, но позволяла себе взять в руки книгу только поздним вечером, если к тому времени бывали заштопаны все чулки и написаны ответы на все письма, однако и штопки, и корреспонденции ей, как правило, хватало до глубокой ночи. Будучи вдвое старше своей дочери, миссис Остен прочла вдвое меньше, чему не следовало удивляться, ведь Джейн была в четыре раза свободнее. Если что-то и казалось удивительным, так это то, с какой готовностью маменька растворялась в делах, заботах и чаяниях своих детей. Если она не подыскивала шторы для банка Генри, то слушала предлинные и прескучные проповеди Джеймса. Теперь Джейн поняла, в чем причина: стоит твоему ребенку хоть раз улыбнуться тебе, и все остальное перестает для тебя существовать.

Ей представилось ее собственное дитя, которому она с радостью будет отдавать все свои силы: кормить его, просыпаться вместе с ним среди ночи, гордиться тем, что никто, кроме нее, не может его успокоить. Опьяненная этой гордостью, она не захочет тратить время ни на что другое. Маленькое существо все поглотит, погубит все стремления своей матери, оставив только желание холить его и лелеять.