– Боже милостивый! – воскликнула Аннабель и вскочила на ноги.

– Что случилось? – спросила Хэтти.

– Он знает… – Откуда он мог узнать?

…Если бы бумага и почерк автора послания не выдавали его высокого положения, я бы решил, что это дурная шутка. Как бы то ни было, я глубоко обеспокоен этими известиями, чрезвычайно обеспокоен. Я неоднократно предупреждал тебя об опасностях высшего образования. Теперь мне совершенно ясно – ты катишься в пропасть, навстречу собственной гибели, и мы оба знаем, что это происходит не впервые, не так ли?

Рано или поздно о твоем безрассудстве и порочности станет известно всему Чорливуду или, что еще хуже, хозяину поместья, ибо о твоем поведении в респектабельном обществе судачат уже сейчас. Так вот какова твоя благодарность за то, что я кормил тебя, дал кров и доверил заботу о моих пятерых детях!

Как благочестивый семьянин и служитель англиканской церкви я обязан подавать пример прихожанам и избегать общества людей, запятнавших себя позором. Поэтому прошу тебя не появляться в Чорливуде в ближайшем будущем.

С большим разочарованием,

Гилберт

Рука Аннабель, державшая письмо, бессильно упала на стол.

– Так. Похоже, «возвращение к родственникам» я могу вычеркнуть из списка.

Аннабель начала бесцельно бродить по комнате, а подруги столпились вокруг письма, однако их возмущенные возгласы были слабым утешением.

– Письмо, – пробормотала она. – Пять лет, и вот теперь он отпускает меня письмом.

– Как мерзко, – возмутилась Хэтти. – Он всегда такой?

– Все к лучшему, – сказала Люси. – Выходит, ты правильно поступила, избавившись от Монтгомери, раз за вполне разумный отказ он отплатил тебе таким образом.

– Монтгомери? – Слова застряли у нее в горле. – Ты думаешь, это он… написал моему кузену?

– Ну а кто же еще?

Только не он! Он не мог!

– Он никогда бы не опустился до такой низости.

– Но ведь твой кузен упоминает первоклассные бумагу, конверт и элегантный почерк, – заметила Люси.