– Если вам больно, можете немножко согнуть ноги. Кто посчитает до пятнадцати?

Все стесняются. Все, кроме, разумеется, Анселя. И, конечно, он тихо считает до пятнадцати по-французски: «Un… deux…trois…», а девочки не сводят с него глаз.

Мы продолжаем растяжку: кладем ногу на нижнюю перекладину станка и едем по ней, от чего девочки пищат и морщатся. Потом делаем несколько пируэтов, и даже если мне суждено дожить до ста одного года, я и тогда не забуду вида Анселя, пытающегося сделать пируэт! И буду так же смеяться над этим. Потом я показываю им экстремальную растяжку, когда одна моя нога прижата к стене (возможно, это я показываю скорее Анселю, но я никогда не признаюсь в этом!). Девочки пытаются это повторить, хихикают еще сильнее, и некоторые из них набираются храбрости и начинают показывать Анселю, что надо делать: как держать руки, как стоять, а потом и то, что они уже умеют: какие-то вращения и прыжки.

Когда в классе становится слишком шумно и оживленно, Тина отрывается от стены, хлопает в ладоши и обнимает меня:

– Что ж, дальше занятие поведу я. Думаю, у тебя сейчас другие заботы. Встретимся в понедельник вечером, в пять.

– Я так вас люблю, – говорю я, крепко обнимая ее.

– Я тоже люблю тебя, солнышко, – улыбается она. – А теперь иди и скажи это ему.

* * *

АНСЕЛЬ И Я выскальзываем из зала и молча идем по коридору. Мое сердце стучит так сильно, что, кажется, при каждом ударе норовит выскочить из грудной клетки. Я физически ощущаю его тепло за спиной, но мы оба молчим. Из-за того, что я снова в студии, и из-за этого внезапного сюрприза в виде его присутствия я так ошеломлена и растеряна, что просто не знаю, с чего начать разговор.

Горячий ветер набрасывается на нас, как только мы открываем дверь на улицу, и Ансель смотрит на меня осторожно, искоса, не в силах предугадать мою реакцию.

– Сериз… – начинает он и судорожно вздыхает. Он смотрит мне в глаза, и каждая следующая секунда нашего молчания становится тяжелее предыдущей. Зубы у него плотно сжаты, но когда он сглатывает, на щеке появляется знакомая ямочка.

– Привет, – говорю я почти неслышно.

Он делает шаг вперед, но, кажется, все еще не уверен в том, что я ему это позволю.

– Ты… звонила мне перед своим приходом.

– Я звонила с парковки. Меня переполняли эмоции, когда я снова приехала сюда… Ты не ответил.

– В студии нельзя пользоваться телефоном, – отвечает он с лукавой улыбкой. – Но я видел твой номер на экране.

– Ты что, приехал прямо с работы? – спрашиваю я, кивая на его классические брюки.

Он кивает. На его подбородке – щетина минимум однодневная. Когда я представляю себе, как он уходит с работы и едет прямо в аэропорт, ко мне, едва успев покидать в небольшую сумку какие-то вещи, у меня слабеют колени.