– Ну, черт тебя подери! – в сердцах громко прошептал он, разорвав бумагу на множество кусочков, которые разбросал по комнате. Не подумав о том, чтобы закрыть дверь, он бросился обратно по коридору, попутно вставив факел в ближайшее крепление на стене. – Я тебе покажу раскаяние!

         Не беспокоясь о том, что разбудит кого-то шумом, он забежал в свою комнату, схватил приставленный к стене меч в ножнах, на ходу закрепил его на поясе и понесся в конюшню. Памятуя обо всех тех разах, когда он в одиночку сбегал из дома верхом, Гийом искренне возблагодарил Бога за свой лихой нрав, потому что запросто сумел сориентироваться, оседлать лошадь и выехать без помощи прислуги. Ткнув недовольно фыркнувшее животное в бока, Гийом направил его к воротам. Как он и предполагал, они были не заперты. Человек, открывший их, слишком спешил, чтобы дважды возиться с замками.

            Выехав за ограду особняка, Гийом вновь требовательно ударил пятками коня и, не боясь вылететь из седла в темноте, понесся галопом по дороге к Руану.

***

Ансель поначалу внимательно вглядывался во тьму, освещаемую лишь пробивающейся сквозь редкие облака растущей луной и звездами, однако ни погони, ни каких-либо подстерегающих во тьме опасностей не заметил. Он старался не гнать лошадь, опасаясь, что та может споткнуться. Мысли и сомнения милосердно оставили его, уступив место лишь отстраненной, почти безразличной решимости. Странное сочетание чувств, однако Анселю уже доводилось испытывать его прежде – когда он бежал из Каркассона, оставляя там свою прежнюю жизнь. Будто решение – единственно верное – было принято за него самим Господом и донесено до его ушей устами Люси Байль. Ансель попросту не имел права его ослушаться, поэтому, отринув боль потери, горечь и тоску, продолжал идти по уготованному ему пути, несмотря ни на что – отстраненный и мрачный, но преисполненный решимости.

         «Послушай меня, Ансель, ты еще можешь спастись».

Теперь он понимал, что Люси, похоже, вкладывала в эти слова немного иной смысл. Она не говорила о вере, она просто хотела, чтобы он ушел и спасся – любой ценой. Она была готова пойти на любые уговоры. Но тогда он видел в ее словах лишь один смысл: спасение своего учения. И он послушал ее.

Écoute-moi, Hencel[7]…

Отчего-то эти слова эхом звучали в его памяти еще долгое время после того, как он покинул Каркассон.

         Он больше не мог зваться Анселем Асье, ему нужно было новое имя. Но как его получить? Солгать? А если нет, то какую правду он мог сказать о своем имени?