Я уже перестала думать к тому моменту. Потому что мерзкие охраннички уступили вакантное место в моей голове истерике и волнениям.

— Ты о чём? В ментуру хочешь? Понравилось там? А знаешь, легко. Вот дверь, — он стал поспешно вытаскивать зонт, — иди. Только я останусь тут. А ты иди, иди…

— Ты идёшь со мной, — нахально заявила я, потянув его за рукав.

Мой принц затолкал зонт на место, отскочил от меня и сурово заявил:

— Я никуда не иду. И это не обсуждается.

Разумеется, обсуждать сразу расхотелось. А вот возмущаться и ругаться нет.

— Да как ты смеешь держать меня в заложниках? — понятия не имею, где набралась такого, чувствую, сожительство с Леськой не прошло мне даром.

— В заложниках, это когда есть пистолет, наручники, ну, или верёвка, на худой конец, — безапелляционно ответил он, пресекая мои неудачные попытки скопировать гневную фурию в исполнении моей верной неуравновешенной подружки. — Что из этого есть у нас?

— Мрак! — уж совсем по-эллочкину ругнулась я, изящно махнув рукой.

Секунды три Артёмка фокусировал на мне глазки, то есть глазища, а затем расхохотался. Вернее, заржал как зритель на концерте Задорнова громкостью, как минимум, в двадцать зрителей хором. Боюсь, мои барабанные перепонки этого насилия не выдержат и лопнут. Что же смешного на этот раз? Я в курсе, что «изящно махнув рукой» — это литературный термин как оксюморон, потому что «я» и «изящность» вещи уму непостижимые, как живые мертвецы (хотя вот зомби это активно отрицают и даже устраивают пикеты на кладбище), но вот он-то чего заливается? Ух, треснуть бы ему сейчас…

От этой роковой оплошности (почему роковой или почему оплошности? Просто вряд ли бы я имела возможность существовать, если бы хоть мизинец на драгоценном теле этого самоуверенного парня был мною покорёжен) меня спас он сам, перестав хохотать и рванув вновь к шкафам. Что могло говорить лишь об одном — его посетила гениальная идея.

Из ящичка комода он вынул нечто удивительное и даже имел попытку нацепить это на меня. Весьма удачную попытку. Но после того, как я смела лицезреть себя в зеркале, спазмы хохота скрутили и меня. Давно я так не смеялась. Да ещё и на пару с этим контуженным идиотом. Хотя я и сама не лучше.

Отсмеявшись, я рискнула спросить, зачем наряжать меня в «это», а он лишь сунул мне в руки фотографию, сметённую с тумбочки. На ней красовалась женщина. Очень экстравагантная особа. В розовом боа (том самом, что нацепил мне на шею Артём, которое вкупе с остальными вещичками — халатом гейши и солнцезащитными очками — смотрелось просто сногсшибательно, я бы сказала смехо-сногсшибательно) и ещё черт знает в чём. У неё со вкусом были явные проблемы, даже я, человек не знакомый с фэшн-стайлом, это осознаю, но держа эту фотографию в руках, я отчаянно пыталась понять, что у неё было от Эллочки и, почему гадёныш проассоциировал нас троих как единое целое, но шеровский гениальный план, а судя по его хитрющему взгляду, он у него был именно таким, но что больше угнетало — он у него был, мне заранее не импонировал.