— Почему?

— Потому что Шлек много весит! — заголосили обе козявки.

— Я не много вешу! И я не Шлек, то есть Шрек!

— Лена, ты сегодня вредная, — похлопал меня по голове Макс. — Давай ты помолчи, а с детишками буду разговаривать я. Потому что так, как ты пытаешься, с ними нельзя. Ведёшь себя как ребёнок. А надо бы взрослеть. Замуж выйдешь, свои дети появятся — как будешь воспитывать? Учись, пока я жив.

Кто бы говорил. Я нахмурилась и надула щёки, а руки сложила на груди — вид оскорблённого подростка. Вот обозвали бы его Шреком, я бы посмотрела, как по-взрослому он бы себя вёл.

— Тётя не Шлек, — ткнул в меня пальчиком Костян, а я его мысленно возблагодарила, то есть не его, а Всевышнего за то, что он прочистил ум сего ребятёнка. Но рано: — Дядя Стас же сказал, что она лонехсское чудовисще!

— Я не лохнесское чудовище!

— Лена! — осадил меня Макс. — Веди себя соответственно возрасту.

— Хорошо, — буркнула я предельно недовольно и предельно беззвучно.

Дядя посмотрел на меня недоверчиво, но придираться перестал.

— Мы не упадём, дети, успокойтесь, — твёрдо сказал Макс, поглаживая свою трудовую мозоль в виде круглого пузика.

Дальше ребятки меня порадовали:

— А если вдлуг упадем, то у тебя здесь палашют ласклоется? — невинно хлопая глазками спросила Танька, тыча пальцем ему в живот.

Макс покрылся пятнами, затем весь покраснел, попытался втянуть живот, при этом надулись щёки.

Родители бесенят тоже покраснели, хотя могли бы уже и привыкнуть, что они вечно людей в неловкие ситуации ставят.

— Нет, Тань, это у папы палашют ласклоется. У него там места больше! — довольный своей догадкой Костян ткнул дядю Колю в живот.

Николай Велимирович раскраснелся ещё больше и решил взять ситуацию под свой чуткий контроль:

— Константин, Татьяна! Прекратите доставлять неудобства дяде и тёте.

Его методы оказались безрезультатными. Ребятки кинулись в плач, а тётя Нина, самоотверженная женщина, бросилась их успокаивать.

До первого этажа мы доехали, словно на скорой к больному — с включённой на полную громкость сигнализацией, демонстрацию которой нам благородно устроили два несносных малыша. Ага, малыши. Практически младенцы. Груднички. Бьюсь об заклад, у них вся группа в детском садике сплошь состоит из криминальных авторитетов: каждого первого повесить, каждого второго на расстрел, а всех оставшихся — на электрический стул.