— Соринка в глаз попала, — нашёлся ответ у меня.
— Ячмень в глазу, — одновременно со мной и раза в два громче объявил муж. — Помогал лечить, я врач, но пока без диплома.
— Врачей мы уважаем, — повелась старушка, разумеется, она услышала его объяснения, хотя моё было явно логичнее. — Только кто в темноте ячмень разглядывает, дурачьё? Подь сюды, — велела она мне. — Дай-ка сама гляну.
Я переживала, что бдительная старушенция ничего в моём глазу ячменистого не найдёт и обвинит нас во вранье. И поделом. Хотел целовать — целовал бы в машине. Зачем было за мной в подъезд тащиться. Я уж ему и так и эдак намекала, сидя рядом. И прядь за ухо уберу, и потянусь как кошка. Вполне допускаю, что мои неуклюжие движения его и отпугнули. И ему надо было вершить своё тёмное дело именно в тёмном подъезде.
Пришлось топать к вызвавшейся помочь соседке. Она сбегала за толстенными лупами, которые водрузила на нос, и усадив меня на табурет в прихожей стала коршуном виться надо мной, требуя раскрыть глаз шире, смотреть в указанную сторону, томно вздыхала, и я сама начала верить, что у меня в глазу ячмень. Она прочистила горло, будто намеревалась выдать страшный вердикт, а потом смачно плюнула мне прямо в глаз.
— Всё, полечила. Народное средство. Давай, домой дуй. А ты, — она пальцем указала на державшегося изо всех сил, чтобы не заржать, Артёма, — мотай на ус и учись лучше. А таксовать — это не дело, — она его запомнила с утра. Её памяти бы любая курица позавидовала.
Сера выпихнула меня в коридор. Я не то, чтобы была обескуражена, но чувствовала себя опозоренной. Прямо на глазах человека, который играл на моих душевных струнах и прикармливал своей заботой живущего в сердце колибри, мне плюнули в глаз. И теперь ему было смешно.
Мне бы тоже смешно было, если бы она плюнула ему в глаз. Но повезло именно мне. Моя удача всегда со мной.
Расстроившись, я хотела убежать, но давящийся смехом Артём не позволил, и снова перехватил меня:
— Постой, красотка, я и не знал, что у вас здесь верблюд пасётся.
Шутка мне понравилась, и я улыбнулась.
— Я тоже не знала, она хорошо притворялась старушкой.
— Провожу, — он вызвал лифт, намереваясь продолжить то, что мы начали в нём, либо на моей лестничной клетке.
Хотя я сомневалась, что он захочет целовать меня после того, как мой глаз стал мишенью для плевка. Мы зашли в лифт, он меня обнял, зарыл нос макушку и бередил мурашей, которые толпами ходили туда-сюда.