Светлый фон

 

Ради тебя убью, если попросишь. Любую вещь украду, только скажи, что хочешь. Твои желанья — мои, твои приказы — мне! Малышка, я горю, сгораю в полумгле Один, совсем один, как бухенвальдский узник. Теперь мой флаг — белый, мой флайер — кукурузник. Вооружённым Клайдом обчищу банков уйму, На космолёт нам достану евро, доллары, фунты. По млечному пути сквозь тернии к планете Вдвоём с тобой махнём, где нет ни тех, ни этих. И мы как дети… Но большего не нужно — Ты рядом дышишь. Я счастлив, как идиот контуженный…

 

Этому тексту не суждено стать ни подельником в искреннем признании, ни хитом с очередной пластинки Оливера Басса.

Выкидывая стихи, Шер отказывался от чувств той, которая оказалась обычной двуличной стервой. Как она могла? Притворилась ангелом, а сама не хуже своей сестрёнки. Они обе друг друга стоили. «А что, если?.. Не может быть…» — он остановился как вкопанный, шаря в карманах в поисках телефона.

Всё утро ему звонила Соня, но он не хотел с ней разговаривать. Они давно всё обсудили и поставили точки над «i». Он попросил прощения, и она тоже, повинившись, что хотела ему отомстить, маленькая вредина, а потом передумала и «подарила» его (подумать только, она его подарила!) своей глупышке-сестре. Дальнейшее общение с шальной девчонкой, которая меняла свои решения в зависимости от настроения, он старался исключить, поэтому и не отвечал, не перезванивал.

А сейчас понял, что зря. Соня не стала бы унижаться и названивать, предлагая себя ему вновь. Она ясно дала понять, что её былые чувства прошли «как страшный сон», и она поняла, что это была не любовь, а скорее обожание учителя.

— Часто мы встречаем людей, которые умеют делать то, что хотел бы уметь и ты, и они настолько совершенны в своём деле, не лишённые таланта — лучшего подспорья, что ты просто теряешь голову и маньячно начинаешь повторять, стремиться к совершенству, возводишь своего кумира в идолы и думаешь, что это любовь, — сказала она рассудительно. — Возможно, это определённый тип любви, и он хорош до тех пор, пока ты не начинаешь забывать о себе. Но как только забыл — тебя нет, любви нет, и всё вокруг — театр абсурда.

Может он забыл о себе, растворяясь в Лене, и их любви не стало? Нет, их чувства имели другой характер, более глубокий. Совершенно иной уровень. Так считал он, а что считала Лена? И о чём хотела поговорить Саннетт?