— Нам было хорошо. Нам! — он контролировал силу, с которой сжимал локти, но голосом совладать не мог. — Это нам было хорошо. Что ты делаешь?

— Нас не существует, пойми. Мне не нужен рядом ненадёжный человек, — каждая фраза попадала в цель, он недовольно морщился. — Как я могу доверять бабнику? Твой удел — фейковая любовь, — вспомнились мне слова бабули. — Ты даже не понимаешь, что такое искренность.

— Это я не понимаю? Как ты смеешь так говорить? И я не бегаю за другими девками.

— А девки были бы рады. Кобель, — выплюнула я ему в лицо.

— Ну, так пойду найду себе суку, — холод в словах был одной температуры с холодом глаз, а руки сжались сильнее, причиняя слабую боль.

— Отпусти меня.

— Больно? — в голос скользнула забота, он ослабил хватку, и я отряхнула локти.

— Противно.

— То есть ты хочешь сказать, что я тебе противен? — он опустился на ступень ниже.

— Именно.

Шер сжимал руки в кулаки, играл мускулами, и со всей дури пнул несчастный пирог, тот разлетелся по ступеням бордовыми пятнами, поверх которых улеглись полетевшие следом за ним белые цветы. Как смешно, что раньше я боялась его в гневе. Тигр в гневе, умора. Он максимум — котёнок, который пытается снискать внимания каждого, но сам при этом шкодит, роняет ёлки, ходит мимо лотка и растаскивает еду по квартире. Такой котёнок может вырасти только в самовлюблённого кота. Хозяева своих котов любят, а вот гости не очень.

— Это из-за твоего соседа, того уголовника? — вспомнил Шер моего неудавшегося жениха.

— Фео?

— Да хоть Финист Ясный Сокол, — он чуть не захлёбывался взыгравшей ревностью, которая отважными пингвинами штурмовала ледники его холодящих глаз. — Что у тебя с ним?

— Да хоть бы и так? — я не планировала ни соглашаться, ни отрицать. — Тебя это не касается.

Самая лучшая ложь — это та, которую ты придумал себе сам. Тёма допустил себе, что я расстаюсь с ним из-за Феоклиста — пожалуйста. Я ведь тоже поверила в то, что сама себе придумала, что Артём мне не врёт. Может мне и правда стоило приглядеться к соседу. В нём хотя бы было постоянство: «украл, выпил, в тюрьму», как говаривали в кино. И он не врал.

— Ты сошла с ума? — вены мужа вздувались, лоб покрылся испариной.

— С тобою сложно не сойти, — я натянула фальшивую сухую улыбку на лицо, презрительно щуря глаза, и это взбесило его ещё сильнее.

— Ты пожалеешь, — я заметила в его глазах стальной блеск. Был ли он зарождающимися слезами, или сталью клинка, которым Шерхан хотел меня покорить, я не узнала — он развернулся и ушёл, бросив мне под ноги плевком: — Режь, шрамы украшают нас. Мне уже ни капли не больно.23