Но в начале года я наступила на те же грабли. И вот снова стою у разбитого корыта по собственной вине. И было неважно, кто виноват. Важно, что мы оба бежим друг от друга. Я чувствовала себя такой бессильной.
Неожиданно на мои глаза легли тёплые ладони, а затылок прижался к груди.
— Долго ждала? — спросил мне на ухо самый родной голос на свете.
— Очень, — ответила я чувственно, уставшая притворяться и жить чужой жизнью.
Когда, если не сейчас? Секунду назад я хоронила отношения, но рано.
Я развернулась прямиком в его широкие объятья, и смотрела снизу-вверх, боясь моргнуть, смахнув это видение.
— Давай я тебя согрею, — он накрыл своими ладонями мои уши. — Это мои наушники. Они стоят миллион.
— У меня нет таких денег, — лишь слабо улыбнулась я, не отказываясь от драгоценных теплушек. И взамен подарила ему такие же из своих рук.
— Darling I still love you…[15] — пропел он.
Снег всё падал и падал, а мы стояли, не в силах оторвать взгляда друг от друга, не в силах разорвать объятий. В его глазах разлилось согретое моим солнцем море, счастливые пингвины плавали по поверхности, наслаждаясь и резвясь как дети. Была ли я одним из этих пингвинов, или же впадиной, где море разливалось, но точно знала, что своему морю я больше не позволю замёрзнуть.
Случайные прохожие хлопали Шера по плечу и поздравляли нас с Днём Всех Влюблённых, американцы всегда вели себя просто, как два цента.
— Лена, мне не важно, от кого у тебя ребёнок, если ты меня любишь, — кажется, он получил моё сообщение, и следом ввёл меня ещё больше в ступор: — то я буду ему отцом.
— Ты сумасшедший, — мои руки сползли ему на шею, похолодевшие пальцы замерли, а глаза часто моргали, и садящиеся на реснички снежинки разлетались, продолжая своё кружение.
— Я тебя люблю, — сказал он проникновенно и взял мои руки в свои, грея, прижал их к груди. — Я должен был сказать это первым. И давно. Прости меня, я такой тормоз.
— Это были слухи. Про меня и Фила, про ребёнка, — сказала я считая, что он должен знать, а недоразумению следовало быть развеянным.
— Правда? — он подарил мне улыбку, снова сгребая в медвежьих объятиях, и я объяснила ему как родились идиотские слухи. — Боже, я реально дурак.
— А я не умнее.
На это он сказал, что я очень умная и красивая, и самая лучшая, и рассказал, что кое-что для меня подготовил, чтобы заслужить моё прощение.
Божечки, я сделала всё неправильно, нарушила каждое слово из предсказания леди Га: я обманула его, говоря что мы не пара и окуная в своё безразличие, я предала его, выбрав музыку, я изменила, увязавшись за Филом. И Тёма простил мне каждую ошибку. Он доказал даже больше, чем я заслуживала.