Снова последовало долгое молчание. Розалина поставила миску для смешивания на сушилку и приготовилась к порке.

– Так я и думала, – тихо сказала Корделия. – Ты… ты в самом деле так сильно нас ненавидишь?

«Начни уже порку, прошу».

– Как, по-твоему, я должна на это ответить? Серьезно? Если я скажу «да», стану самой плохой дочерью в мире. А если скажу «нет», тогда… тогда… тогда… как будто ничего не случилось. А это не так. И не так уже давно.

– Это я виновата, да? Надо было тебя поддерживать.

– Какого черта? – Розалина уставилась в раковину, словно искала ответы… или терпение… или чайную ложку, потому что она могла поклясться, что раньше их было шесть. – Речь не о тебе. И, прошу, не переводи разговор на себя.

– Я не хотела, но… в тебе столько злости, дорогая. И я знаю, что не была такой, как матери твоих друзей или как ты с Амели. Что я сделала выбор в другую пользу. Но я действительно считала, что подаю хороший пример.

Вытерев руки, Розалина пошла ставить чайник. В данный момент это казалось проявлением сострадания для них обеих.

– Я не хотела, чтобы ты была похожа на других мам. Я просто хотела, чтобы ты, ты и папа, иногда меня слушали. А не считали, что лучшее будущее для меня – стать вашей копией.

– Мы слушали, дорогая.

– А ты не думаешь, – Розалина очень осторожно поставила кружку, – что раз я только что сказала тебе, что ты никогда меня не слушаешь, а ты в ответ категорически возражаешь, это говорит о том, что, может быть, ты слушаешь меня не так часто, как тебе кажется?

Корделия Палмер открыла рот, потом снова закрыла. Затем сказала:

– Мы всегда тебя поддерживали. Ты хотела стать врачом, и мы сделали все возможное, чтобы это случилось. Ты хотела оставить Амели и воспитывать ее сама, мы поддержали тебя и в этом и давали деньги, когда они были нужны. И даже сейчас, когда ты на телешоу, мы присматриваем за твоей дочерью каждые выходные.

– Мама… – Розалина устала от конкурса, от съемок, от работы, которую ей еще предстояло сделать, и пока не разобралась в этом сама настолько, чтобы объяснять это кому-то еще. – Если ты будешь спорить со мной каждые две недели до конца моей жизни, то я не знаю, смогу ли это выдержать.

– Такое ощущение, что ты уже решила эти ужасные вещи за нас. За меня. И не разрешаешь нам защищаться.

– Ты не в Дискуссионном обществе Оксфордского университета. Это не дебаты. Нельзя использовать логику и доказательства, чтобы доказать мне, что ты не заставляла меня чувствовать себя грустной и никчемной.

– Дорогая, это неч… – Лицо Корделии исказилось. – Я заставляла тебя чувствовать себя никчемной?