– Расскажите мне о вашей матери, мисс О’Хара.

– О черт! Только не говорите мне, что мы сейчас будем заниматься всей этой фрейдистской чепухой. Слушайте, я все это вдоль и поперек изучила еще в Калифорнии. Мне понадобилось пять лет и двадцать тысяч долларов, чтобы убедить его, что я не помню матери. Если мы и тут c этого начнем, то я состариться успею, пока выйду отсюда.

– Я пошлю в Калифорнию за вашей историей болезни.

– Столько я тут не пробуду. Сегодня же вечером напишу подруге.

– Но вы должны пробыть здесь не меньше тридцати дней.

– Тридцать дней!

Он разъяснил ей, что за бумагу она подписала. Она покачала головой:

– Настоящий рэкет. Все продумано. Когда едешь сюда, кому придет в голову прихватить c собой адвокатов c лупами, чтоб читать, что там напечатано мелкими буквами!

Он поднялся:

– Встретимся завтра, в то же время.

Она пожала плечами:

– Ну так, значит, я тут на тридцать дней застряла. Что ж, хоть попробую извлечь из этого удовольствие. – Потом она вдруг спросила: – Но через тридцать-то дней я могу уехать?

– Посмотрим, – туманно ответил врач.

– Что значит «посмотрим»?

– В конце срока мы оцениваем состояние дел. Если мы решим, что вы можете…

– Мы? Что это еще за «мы»? Здесь нахожусь я, а не «мы», и мне решать, хочу я уехать или нет. Как кто-то может помешать мне?

– Мисс О’Хара, если вы будете настаивать на выписке, тогда как мы решим, что вы к этому не готовы, мы поговорим c теми, кто несет за вас ответственность, – в данном случае c мисс Уэллс. Мы попросим ее продлить ваше пребывание здесь на три месяца – в том случае, если вы сами не подпишете согласие остаться на этот срок.

– Ну а если Энн откажется?

– Тогда у нас есть средства оставить вас принудительно – вынести ваше дело в третейскую инстанцию…

Нили сжалась от страха.