И еще в одном ему не имелось равных: в умении выпрашивать деньги. Без всяческой помощи он сыскал средства на все свои проекты, причем действовал весьма дерзко: просил и у богатых, и у бедных; клянчил монеты и у босоногих батраков, и у титулованных графов. Рассылал письма во все стороны: и старой королеве Шарлотте, и ее дочерям принцессам, и ее сыновьям герцогам, принцу-регенту, лорду Каслри, и тогдашним членам кабинета министров. Интересно, что от каждого адресата мистер Донн что-то получал. Даже у старой скряги королевы Шарлотты выпросил целых пять фунтов, а ее старший сынок – прожженный мот и распутник – наскреб две гинеи. Добывая средства, мистер Донн не гнушался ничем. Если вчера вы одарили его сотней фунтов – это еще не значило, что сегодня с вас не потребуют двести. Мистер Донн заявлял это прямо в лицо и уходил с добычей. Порой люди уступали ему, чтобы ненадолго избавиться от его общества. Впрочем, эти средства мистер Донн тратил на благие дела, принеся немало пользы своему приходу.

Наверное, следует упомянуть, что после внезапного исчезновения мистера Мэлоуна (нет, дорогой читатель, ты не узнаешь, почему так получилось – твоему любопытству придется пострадать ради любви к прекрасному) его преемником в Брайрфилдском приходе стал другой священник-ирландец, мистер Макарти. Рада добавить – и это будет чистой правдой, – что нового джентльмена в отличие от предшественника прихожане очень уважали. Он оказался благовоспитанным и добросовестным, в то время как Питер отличался крутым нравом и… о прочих качествах, пожалуй, умолчу, чтобы не выдать ненароком его тайну. Мистер Макарти трудился не покладая рук. Под его руководством обе школы – и ежедневная, и воскресная – расцвели пуще зеленого лавра. Конечно, у него, как и у любого человека, имелись свои изъяны, впрочем, позволительные, не выходящие за рамки приличий, из тех, что можно счесть за добродетели. Например, получив приглашение на чай от человека иной веры, мистер Макарти переживал не менее недели. Увидев в церкви квакера, не снявшего шляпы, или услышав о некрещеном создании, погребенном по христианскому обычаю, надолго терял спокойствие и испытывал упадок сил. Однако во всех прочих отношениях он был человеком здравомыслящим, прилежным и милосердным.

Ничуть не сомневаюсь, что жаждущая справедливости публика давно обратила внимание, с какой преступной небрежностью я умолчала о поисках, поимке и заслуженном наказании несостоявшегося убийцы мистера Роберта Мура. Казалось бы, у меня была замечательная возможность пригласить читателей на поучительный и волнительный спектакль про торжество закона и евангельских заветов, где действие перемещается из тюрьмы в зал суда и, наконец, на эшафот. Вероятно, тебе, читатель, этот спектакль пришелся бы по нраву – но не мне. Он рассорил бы меня с сюжетом, и книгу бы пришлось бросить на половине. Хорошо, что действительность избавила меня от тяжкого выбора.