Аксинье, любимой крохе, он обиду простил, а Григорию не смог. Казалось ему, что этот черный, суровый кузнец сбил с пути его маленькую дочку, ввел в грех. «Родичем теперь стал он, – уговаривал себя Василий. – Надо принять, простить». Но сколько ни виделся с Григорием, так и ощущал в душе черный гнев. Зятя-басурманина винил он и в том, что дочка не может родить ребенка.

После расстроившейся свадьбы Микитки и Аксиньи дела пошли хуже. Ерофеев отомстил – нашел другого гончара. Василию пришлось ходить по лавочникам, ловить ухмылки, соглашаться с невыгодной ценой. Всю жизнь Ворон копил деньгу на старость, и он, чувствуя подкравшуюся осень, проводил в мастерской все меньше времени. Видел он уже, как Федя все возьмет на себя. Но нет! Не суждено было.

Месяц, который унес жизнь любимого сына, лишил зятя, разрушил жизнь дочери… Этот месяц стал для Василия тем рубежом, который разделил жизнь на две части: когда верил он в высшую справедливость, чувствовал, что все на свете устроено правильно и ладно, и вторую, когда ощутил он предательство и Божье, и людское.

Дочь его оказалась прелюбодейкой, изменницей. Неспроста Гришка с топором на Строганова налетел, застав кобеля с простоволосой, взъерошенной Аксиньей, – Василий своими глазами видел.

Долго он молчал, не одну неделю. И сына уж похоронили, а он все думал. И решил для себя, что Аксинья не дочь ему отныне.

Анна перебирала вещи и отыскала внуку Ваське рубашонку Федькину. По бабскому мягкосердечию сохранила она вещицу. Тут Василия и прорвало – последний раз он так горевал над умершей матерью, все тело его сотрясалось от беззвучных рыданий, а Анна гладила его поседевшую голову, шептала что-то утешительное.

Потом сокрушался он, жаловался жене своей:

– Ведь растили Аксинью в праведности, в страхе Божьем, сами пример подавали. Как могла она так?

– Не виновата она. Если виновата, не одна Аксинья, – защищала дочь Анна.

– Она не виновата?! А кто? От мужа таскалась, рога ему наставляла, – горячился отец, растирал грудь. – Никогда я Гришку не любил. Она сама ведь его выбрала, наперекор нам, от Микитки отказалась. Вот и хранить верность надо было до гроба, а не хвостом крутить. И главное – Федя жив бы остался! – голос его сорвался от горечи.

– Узнала, что изменял ей муж с Ульянкой, змеей подколодной, что Тошка Гришкин сын. Недаром так похож на него.

– Это его мужское дело, с какими потаскушками он валяется по сеновалам. А она баба, должна честь свою блюсти. Не может женка такое творить. Вот ты у меня, всю жизнь прожила без всякого греха. Почему дочь твоя так не смогла?