— Когда ей было двенадцать, я подрабатывала уборщицей у одних богачей, — мать посмотрела на Карину со стыдом, стало неловко. — И Милу с собой брала помогать. А у них сын был, шестнадцатилетний подросток. Дома постоянно ошивался, в игры эти компьютерные баловался, когда мы приходили.

Женщина проглотила очередной всхлип вместе с красным сухим и выдохнула резко, морщась.

— В общем, он ее растлил. А она забеременела. У нее только-только месячные начались, — мать опять зарыдала и опять долго успокаивалась.

Карина уже догадывалась, к чему это все привело, и закрыла глаза, чтобы разложить историю на маленькие элементы — так легче было переваривать.

Женщина сморкалась в салфетки и перекрещивалась, а девушка дышала медленно, но каждый раз на полную грудь.

— Мы узнали только, когда у нее живот вырос. Отец взбесился, конечно. Устроил этим богачам скандал, — зеленые глаза жалели о чем-то, что Карина не могла до конца понять, но эта жалость ее облепляла, как слизь. — Хотел… тогда еще… в милицию заявление писать. Но они откупились. Квартиру нам подарили. Новую трешку в хорошем районе. А мы, дураки, согласились сначала… Представляешь, мы едва концы с концами, а тут… целая квартира, бог весть, сколько стоила…

Карина нахмурилась, уже не обращала внимания на материнские слезы, мотала головой, торопила ее жестами.

— А потом у нее роды преждевременно начались. На восьмом месяце где-то. Она этого не пережила. Хорошо хоть тебя успели спасти.

Мать крепко сжала руку Карины и приложилась губами. Теплые слезы стекали на ладонь. Девушка не понимала, что чувствует. Пока ничего. Да, билось сердце, да, сквозила душа, да болела грудь. Но все неосознанно.

— Мы квартиру этим… вернули от греха подальше. Решили, что тебе знать об этом не следует. Все равно папаня твой настоящий через год разбился насмерть. Говорят, пил беспробудно.

Карина плеснула в бокал вина и выпила сразу. Повторила так пару раз, пока в желудке не зажгло. Больше от боли, чем от алкоголя. Мать теперь искала ее взгляд.

— Поэтому Толя так ревностно относится к твоему… поведению. И внешнему виду. И Трунову тоже. Он все боялся, что… повторится. Хотел вас с Полей оградить от такого, поэтому был так… строг. Ты прости нас, дураков. Пожалуйста, — мать опять засипела, губы растянулись кривой дугой, щеки блестели стыдом и болью. — Прости, Карочка. Знаю, ты ни при чем… Но нам… тоже… было тяжело. Было очень тяжело это пережить. А ты нам стала пожизненным упреком…

Карина пожалела, что вообще нашла все эти документы. Дно души уже взбаламутилось. Вся гниль поднималась на поверхность. Пробиралась спазмами и острыми коликами, задевала сердце, повреждала легкие. Она едва удерживала порыв разрыдаться вслед за матерью. Пока ничего не хотела осмысливать. Все само прояснялось в сознании постепенно. Теперь стало понятно, почему отец проклял ее день рождения.