— Мы виноваты очень. Ты-то не заслужила… Мы… оба… все неправильно делали. Но мы тебя любим. И отец тебя любит.
— Вот что он имел в виду, когда говорил, что я вся в мать, — усмехнулась Карина и вскинула лицо к потолку. — Теперь ясно. Ну, ладно я, а она-то каким боком? Если ей всего двенадцать было. Она, наверное, просто влюбилась в этого парня. А, может, и он ее любил даже. Раз пил беспробудно. А вы сразу — шлюха.
Внутри начинало так разогреваться, что вино уже не могло утолить ни жажду, ни боль. Она хохотнула сардонически несколько раз и резко опустила голову, закрыла ладонями лицо, пыталась оставаться цельной.
Мать долго искала, что сказать.
— Это просто наша злость… на самих себя. Конечно, она не… такая. И ты… тоже… Прости нас… На самом деле, отец всегда переживал за тебя. Только… выразить это не мог. Ну, ты знаешь его… — она слабо улыбнулась.
Карина чувствовала себя гранатой, у которой оторвали чеку. Одно касание, и она взорвалась бы, а пока пребывала в состоянии неопределенности: ни жива, ни мертва.
— Кирилл ему твой понравился даже. Такой сказал еще тогда, после концерта, что ты, кажется, хорошего человека нашла. Доброго. Он раньше и не надеялся…
Девушка рассмеялась матери в лицо, злобно и со слезами на глазах. Не хотела больше ничего слышать и слушать. Кинула наличку на стол и выбежала из кофейни, оставив мать ошеломленной.
Теснота метро ее чуть-чуть успокоила. В час пик работяги забивали вагон плотно, даже дышалось с трудом, а рыдать тем более не получалось. Карина и не могла. И без того много эмоций сегодня пережила. День не мог пройти счастливо полностью. Жизнь обязательно все портила и показывала ей свое место.
Под горячим потоком Карина утешала себя мыслями о Зайкине: «Ты сейчас пойдешь к нему. И тебе опять будет хорошо». После душа, не вытираясь, голой свалилась на кровать и еще полчаса лежала лицом в подушку. Дышала собственным дыханием и ни о чем не думала. Даже о Зайкине. Просто отдыхала. Хотела забыться. С сожалением вспомнила, что пить сегодня ночью по правилам эксперимента нельзя. Она бы выхлестала целую бутылку чего-нибудь крепкого без всяких примесей, чтобы вытравить остатки обиды, чтобы и не болело ничего уже, чтобы нечему было страдать.
Полина звонком отвлекла ее ненадолго.
— Кар, он уезжает, — прохныкала сестренка в трубку. — В Америку. Это ж через океан, Кар. Сказал, не искать его больше. Да как? Неужели все так тупо должно закончиться? Ну, почему? Да я хоть сейчас готова с ним уехать! Вот надо оно мне все тут?!
Карина приподнялась на одном локте и застыла. В горле застрял ком из мелких частиц вины и боли. Лишь невнятное мычание пробивалось сквозь.