Карелин звук какой-то невнятный издает, и она в голос смеется.

— Это точно! И правда!

— Точно? — заторможенно спрашивает он.

Кивнуть она даже до конца не успевает. Как раз со стула поднимается, а негодяй ее уже подхватывает. Слава богу, не подбрасывает!

В суматохе поцелуя они заваливаются на кухонный уголок, и Кира сама себя на столешнице устраивает. Потому что ее любимый кусок дерева что-то неважно координирует хаос своих движений.

Она его лицо в ладони берет, а он уворачивается.

— Ты… ты — негодяйка, Кира! — чуть ли не запинается он на каждом слове. Какие глаза подвижные. Живые. Оказывается, глыба не умеет сдерживать панику. — Ты мне в ту же минуту обязана была сказать!

— Угу-угу, — гладит она его по волосам. — В ту же. Еще в момент зачатия должна была отчитаться.

— Я знаю, когда мы его или ее зачали, — твердит Рома и чуть ли пальцы не загибает. — Когда мы с Греции вернулись. Ты тогда сумку в машине оставила.

Ох ну конечно, у него там внутренний реестр всех ее забываний.

Но вообще… он тогда пошел клатч с парковки забирать, они повздорили и сразу же… помирились.

— Вот и чудесно, раз ты знаешь. Тебе легко было подсчитать! Даже анализов не надо.

Она ему по виску стучит насмешливо, а он набрасывается на нее. Смеется Кира недолго.

Так как обескураженный муж со скоростью света превращается пытливое, назойливое животное.

Кира лишь для вида борется за свое платье, а в нужный момент кусает его за губы.

Он ей как раз руку в трусы засунул, и теперь неотесанно сбился, потому что девушка за волосы его прихватывает.

Цепко, беспощадно прихватывает.

Он ее легкие и впрямь кислородом закачивает через поцелуи. Какое благородие, готов дышать за двоих. Она то отпускает, то тянет его волосы.

— Ты доигралась, — хрипит Рома.

Кира едва не подпрыгивает, когда его рука по всей длине ее мокрых складок проходится. И учащает движения.