Хочу подзатыльник дать любопытному, но вместо этого смотрю на лохматую голову. И думаю, подстричь его не мешало бы, еще в прошлом столетии. Тоже мне мамаша, пацану стрижку сделать не может.

Может, не дается оборвыш? Ну я ему сам сделаю, будет ее потом слушаться.

— Ага. Ну не в первый раз. Что, не делится мама с тобой секретами?

Глазенки распахиваются настежь, а потом гневно прищуриваются. Ладно, последнее лишним было даже для меня.

— А че спрашиваешь?

— Вы… типа против друг друга теперь? Или ты помочь можешь?

Через горло, насквозь, ледяной кол проходит. Всю влагу собирает, и сухость у меня во рту — как всей головой в песке увяз.

— Чем помочь? Могу, прям сейчас. Говори давай.

— Не… не навредишь ей?

Хватаю за майку голодранца, сам недоволен как выхожу из себя.

— Ты говори давай. Алиса мне женой будет. Какое еще навредить!

— Она не вернулась вчера! Вообще!

Пульс фигачит даже на подушечках пальцев, несмотря на литры обезболивающей херни в крови. Отпускаю несчастье.

— Было такое когда-то? Звонил?

— Звонил, — частит он и чуть ли не на месте подпрыгивает. — Не отвечает. Никогда не было вообще. Смотри, она мне сообщение вечером прислала.

Читаю, и уже думаю, надо сгонять наверх за вещами и где бы тачку быстро взять. У меня Гелик в паркинге, не помню, на ходу ли он.

Алиса: Котеночек, все хорошо. Задерживаюсь в ожоговом. Завтра буду.

— Она всегда называла тебя…

— … козленочком, — заканчивает за меня Ваня. — И она даже не спросила как у меня дела!