Успокаивается, я ее руки в свои загребаю. Массирую и косточки прощупываю. Кольцо на пальце, что я у скупщика обратно заказал.

— Вася, обещай мне, что все хорошо для тебя решится. Обещай мне, иначе я… Я сама чистосердечное сделаю.

Перебираю и перебираю ее ладони в своих, и сам себя утихомирить пытаюсь. Глядит на меня уверенно и грустно. Полхаты я готов разнести.

Чтобы моя Алиса у мусоров хоть минуту пробыла!

— Обещаю, и никаких чистосердечных от тебя не будет. Кто пацана воспитывать будет?

Она от возмущения чуть не подскакивает. Прямо как сыночек ее новоиспеченный, кстати.

— Вспомнил! Кулаков, ты… К совести моей взывать не надо, дубина. Лучше расскажи, как авария случилась и почему ты угашенный гоняешь!

— Потому что долбоебом был, вот как. Сама знаешь почему.

Впиваемся взглядами друг в друга, воздух как миражом поводит. Пальцы ее прохладные мои гладят. Хочу, чтобы царапала меня.

— Ты еще… ты хочешь быть вместе? — спрашивает таким тихим, таким нежным голосом, что я сначала думаю, мне послышалось.

Дергаю ее на себя ближе, и это предел моего спокойствия. Это я еще аккуратно.

— Что ты несешь? Где это я выдавал, что вообще можно быть не вместе. В больничке тебя ждал, думал, вспомнишь про меня.

— Я после… в тот вечер планировала прийти. Честно говоря, опасалась, выгонишь меня, — улыбается скованно и осторожно поглядывает.

Подваливает меня углями, конечно. Некоторые стынут. Точно меня хотела еще, вижу, что не врет.

Но опасалась? Блядь, даже если я тогда навалил криков тупых, Алиса же не думала, что я в ноги не бросился бы? Если пришла. Хоть бы написала, я бы даже из наркоза выпрыгнул.

Я-то куда от стыда мог прийти? Кричал ей, чтобы другим мозги ебала. Да я лучше живот себе вспорю, чем позволю каких-то других.

— Алиса, я угасился перед аварией, потому что… невыносимо, сечешь? Ждал тебя. Семь дней уже накатило. Помнишь?

— Помню, — грустит и отворачивается.

— Наговорил тебе дури. Я… проиграл на самом деле. Сечешь? От того и разорался.

Я, конечно же, ближе тулюсь. Оно само собой выходит. У колдовства здесь завод стальканатный где-то. Потому что я всегда должен быть максимально близко к ней, если даже только взглядом выхватываю. Канатами меня притягивает. А по ним ток сочится жаром.