Темнота потихоньку отпускает сознание, но, когда я открываю глаза, всё равно ничего не видно. Собственное тело ощущается очень плохо, должно быть, от того, что нахожусь в неудобном положении слишком долго. Мышцы затекли и онемели. К тому же, жутко холодно. Рефлекторно пытаюсь обхватить себя руками, чтобы хоть как-то согреться, но запястья простреливает острой болью. Слышится короткий металлический звон, а свести руки вместе так и не удаётся.

На меня что, снова надели наручники?!

Как только зрение привыкает к темноте, а я начинаю потихоньку различать предметы вокруг, то понимаю, что мысль о причине ограничения в свободных действиях оказывается очень даже верной. Такие же кожаные манжеты, которыми не так давно Артём приковывал меня к кровати, прочно закреплены на моих руках, а цепочка, скрепляющая их между собой, продета сквозь металлическую решётку в изголовье постели, на которой лежу.

– Какого хера? – срывается с моих губ.

В горле пересыхает, очень хочется пить. Но я подавляю неуместное желание и пытаюсь сообразить хоть что-нибудь вразумительное.

Рассудок решительно отодвигает все признаки подкатывающей истерики на задворки разума (до лучших времён), и пытается воспроизвести последние события, которые я помню. Но кроме того, что почему-то уснула в такси по дороге в больницу…

Ничего не помню!

Как я здесь оказалась?

Почему?

Кто сделал это со мной?

А главное, что с моим мужем?

Ведь так и не узнала…

Господи, пусть с ним всё будет хорошо!

Не знаю, сколько времени проходит, пока я внутренне уговариваю саму себя оставаться спокойной и не тревожиться о судьбе Агеева. Наверное, стоило бы сейчас беспокоиться кое о чём ещё, но так гораздо проще сохранять подобие хладнокровия.

Резкая вспышка света заставляет зажмуриться и растерять последние мысли, которые ещё оставались в моей голове.

Где-то по правую сторону слышится звук срабатывающего с наружной стороны затвора, а после со скрипом отворяется дверь.

– Добрый вечер, Евгения Андреевна, – добродушно здоровается тихий женский голос.

Мне требуется несколько секунд, чтобы вернуть себе способность видеть, а также вспомнить, где я уже слышала прежде эту интонацию.

– Ну да, конечно, он и правда охренительно добрый… – усмехаюсь в ответ.

Собеседница никак не реагирует на моё высказывание. Она молча делает несколько шагов навстречу, неся в руках маленькую пластиковую бутылку с минералкой и одноразовый стакан. Мне же не сразу удаётся подробно разглядеть находящийся передо мной силуэт. Но ещё до того, как в моей голове чётко вырисовывается образ миниатюрной блондинки в лимонной блузке и голубых джинсах, я… очень рада её видеть. Нет, я не схожу с ума. Просто по крайней мере, раз передо мной стоит бывшая невеста Рупасова – не двинутый на всю голову маньяк, на чьём счету двенадцать жертв… А что собственно тогда? Секундное облегчение моментально сменяется сотней вопросов, но ни одного ответа даже приблизительно в разуме не рождается даже отдалённо. Приходится начать рассуждать вслух.