Густая тишина прокралась под дверь.

В тот момент, когда он не пытался отмахнуться от ее обвинений, я понял, что он не знал. И это единственное, что могло спасти ему жизнь.

— Я одевал тебя, кормил тебя...

— В общем, самый минимум того, чтобы сохранить кому-то жизнь. Мы понимаем, папа — ты был выдающимся отцом.

— Ты неблагодарная сука, — выплюнул он.

Ее голос задрожал от волнения.

— Знаешь, мне тебя жаль. Ты был одержим мамой, а она тебя ненавидела. Она ненавидела тебя так сильно, что рисковала побегом от тебя снова, и снова, и снова...

Я пошевелился, услышав звук стула, ударившегося о стену, и толкнул дверь. Мой голос был неестественно спокоен.

— Убери руку.

Саул держал ее за лицо, впиваясь пальцами в щеки. Его челюсти сжались, но он отпустил ее, отступил назад и отряхнул рукав.

Я не смотрел на нее — не мог смотреть, — потому что, если бы на ее коже была хоть одна красная отметина, я бы сорвался.

— Уходи, Джианна, — сказал я.

Она помедлила.

— Выйди.

Когда она направилась к двери, Донни посмотрел на Саула, чтобы узнать, должен ли он пропустить ее. Саул напряженно кивнул. Донни закрыл дверь и встал рядом.

Саул откинулся на спинку кресла и поправил какие-то бумаги на столе, словно его только что не застали за нападением на дочь.

— Присаживайся, Аллистер. Давно мы не болтали.

Я никогда в жизни не болтал с этим человеком. И никогда не работал. Я был знаком с ним только через Антонио. И согласился работать с Антонио — Итальянцем, не меньше, — только потому, что был одержим его женой.