Словно прочитав ее мысли, он сказал:

– Нет, я никогда не возьму у тебя ни единого пенни, потому что люблю. С другими это не будет иметь значения.

Катриона, уже полностью овладев собой, печально посмотрела на него:

– Пойдем в дом, пора переодеваться к ужину.

– Я никогда не перестану любить тебя, дорогая, – негромко произнес Френсис и, резко развернувшись, направился к выходу.

– О боже! – услышала Бесс негромкий возглас матери. – Господь, дай мне сил и помоги быть отважнее, чем я есть. Теперь ему надо, чтобы я оказалась сильной.

И она медленно побрела за лордом Ботвеллом из конюшни.

А Бесс так и осталась сидеть на сеновале, ошеломленная всем тем, что ей довелось услышать. За эти последние полчаса она словно повзрослела, и почему-то это доставляло ей боль. Причем гораздо большее впечатление на нее произвело не зрелище соития матери и лорда Ботвелла, а тот факт, что эта любовь доставляет им боль. Бесс не могла этого понять, потому что до сих пор считала это чувство светлым, способным доставлять только наслаждение и приносить нежность.

Бесс медленно спустилась вниз и тщательно отряхнула одежду. Понятно, что спросить у матери, зачем нужна любовь, которая приносит боль, она не может, девочка понадеялась, что попозже ей удастся разгадать эту загадку самой. Теперь ей надо было тоже поспешить переодеться, чтобы не опоздать к новогоднему торжеству.

Глава 37

Глава 37

Праздничные дни миновали, и глубочайшая зима окутала страну. Дети Катрионы уже давно вернулись в Гленкирк. Королю было известно, что Ботвелл нашел убежище у Гордонов, но о том, что графиня Гленкирк в настоящее время живет там же, ему не доложили. Джеймс отправил графу Хантли послание, в котором надменно пообещал полное прощение, если выдаст Ботвелла, приговоренного к казни. Великий горский вождь распорядился накормить королевского гонца и устроить на ночь, а на следующее утро велел привести к нему в кабинет.

– Я хочу, чтобы его величество знал, что эти слова лично от меня, – спокойно сообщил он гонцу. – Я не верю, чтобы Джеймс мог предложить мне, пусть даже намеком, нарушить законы гостеприимства, поэтому очень сомневаюсь, что это письмо послано им. – Граф Хантли аккуратно разорвал пергамент и, вручив королевскому гонцу, добавил: – Я возвращаю это его величеству для того, чтобы помочь выследить наглого предателя, который столь беспардонно использует королевское имя для собственных низменных целей.

Ботвелл, узнав об отважном поступке Хантли, поблагодарил лорда за находчивость, но сказал:

– Похоже, мне пора ехать. Если Джеймс задумал избавиться от меня, надежды больше нет. Мейтленд решит, что выиграл. – При этих словах Ботвелл жестко засмеялся. – Если он искренне полагает, что, сломав хребет аристократии, придет к власти, то он еще больший дурак, чем о нем думают. Те суровые люди, которые воспитывали короля, добились гораздо лучших успехов, чем осознают это. Джейми трусоват и суеверен, но в этой стране королем будет только он! Помяни мое слово!