– Добрый день, Вячеслав Аркадьевич…

– Добрый-добрый, Анастасия Александровна,– и главврач строгим взглядом окинул кухню.– Полагаю, коллеги, обед закончен?

Все быстро посмотрели на часы и стали молча расходиться.

– Анастасия Александровна, зайдите-ка ко мне после приёма.

– Хорошо, Вячеслав Аркадьевич…

* * *

«Как теперь будешь выкручиваться, Настя?»– морщилась я перед дверью в кабинет главврача, понимая, что переступила черту своих же правил.

Что-то неконтролируемое и злобное проснулось во мне сегодня, разбудив и обострив все чувства. Был ли тому причиной разговор с Гоноровой, или это нечто только ждало повода вырваться наружу, – я не знала. Это не поддавалось анализу. Только с каждым днём всё больше ощущала, что что-то очень сильно давило изнутри, выталкивая меня с моими разумными доводами и просчётами, пожирая волю и желание найти равновесие, но оставляя такую пустоту, которую ничем не заполнить…

Наверное, с минуту стояла у двери, пока сам Астафьев случайно не распахнул её. Он пригласил войти и, кивнув на кресло у стола, сурово хмурясь, уселся в своё.

– Ну, и что случилось, Анастасия Александровна? Что это за показательное выступление?

– Вячеслав Аркадьевич, могу я задать вопрос?– спросила тихо и виновато посмотрела на главврача. Тот только в ожидании вскинул брови.– Насколько вы знакомы с Натальей Боговой?

Астафьев задумчиво поводил глазами по кабинету, будто вспоминал, кто это, и вполне искренне ответил:

– Да что-то не припомню такую.

– Это юрист «ПрофМашТока»,– напомнила я.

– Ах, эта… Ну-ну… Обмолвились мы парой фраз, когда Елена Борисовна приводила обговорить условия обслуживания…

У меня словно камень с шеи сняли, ведь это он порекомендовал ей «хорошего психолога». Но я ссутулилась и долго просидела с опущенной головой, теребя манжету рубашки, хмурясь, сминая губы, а потом вздохнула и… всхлипнула…

Слёзы полились рекой, покрыв пятнами светлые брюки. Астафьев прямо, как ужаленный, подскочил с места, нашёл салфетки и сел передо мной на корточки. Тут я и рассказала о разговоре с ЕБ, кто пришёл, кому и чем угрожал… Не грех было упомянуть, что я одна поднимаю дочь, у которой жуткая депрессия… Разревелась, хлюпала носом, вытирая бульбы салфетками… Трудно сказать, что так уж и притворялась: столько накопилось за всё это время – чувства несправедливости, тоски, жалости к себе и злости, что эмоции сами собой прорезались.

Астафьев долго переваривал, а в конце я добавила разгона молоту справедливости:

– А вообще, Вячеслав Аркадьевич, легко принять на веру наговоры тому, кто ищет замену на моё место, считая меня малоперспективной в части доходности клиники.