Я был слишком суров, чтобы посмеяться над ее сарказмом.
— Потом для меня это ничего не будет значить.
—
Все мое тело успокоилось. Тот факт, что это дерьмо только что вышло из ее рта, послало волну ярости вниз по спине. В мгновение ока я поставил ее на четвереньки, дернул ее голову назад за волосы и прижал свой твердый член к ее заднице.
—
Она тяжело дышала, не сопротивляясь тому, что я держал ее за волосы, прежде чем резко произнести:
— Если на этот раз это будет длится больше двух секунд.
Теперь я был больше зол, чем возбужден. И это не имело никакого отношения к тому, что она отозвала мою мужскую карточку. Миле, похоже, было наплевать, трахну ли я ее, как все остальные, а мне хотелось поджечь Москву от одной только мысли, что она воображает кого-то другого, кроме меня. Когда я отпустил ее волосы, она выдохнула, ее голова упала вперед.
— Я не хочу больше слышать это имя из твоих уст.
— Почему нет?
— Потому что я, блядь, сказал.
Ибо мне это не нравилось. Если она хотела этого так же, как Надя, она должна была привести с собой другую девушку. И, как ни странно, я не хотел, чтобы кто-то еще прикасался к Миле — включая женский пол.
Она посмотрела на меня через плечо, и мягкий взгляд ее глаз, неуверенный, но горячий, привлек все мое внимание к члену, прижатому к ее заднице. Гнев исчез, оставив тело напряженным и пульсирующим от подавленной похоти.
Я схватил ее шортики и стянул их вниз, прерывисто выдохнув при виде этого зрелища. Проведя руками по ее заднице, я прижал мягкую плоть к своим ладоням, прежде чем шлепнуть. Мила вдохнула, и ее бедра выгнулись, светлые волосы упали на поясницу.
Я не мог не удержаться, чтобы не укусить каждую обнаженную ягодицу, а затем лизнуть ее от киски до задницы. Она застонала и снова прижалась ко мне. Я хотел, чтобы она кончила на мой язык, но вкус заставлял мои яйца пульсировать.
Я вытер рукой рот в попытке успокоить кровь, стучащую в ушах. Хотя вид ее, стоящей на четвереньках, истощил мою силу воли. Она была так чертовски горяча, что я снова шлепнул ее по заднице.
— Ой, — без особого энтузиазма пожаловалась она. — Это больно.
— Ты сама напросилась,