Это как кость, которая болит после перелома всю жизнь. Да, не постоянно. Но ноет, побаливает. Стоит на нее опереться, и она даст о себе знать. Напомнит о болезненном переломе.
— Если он подпишет, я могу навсегда забыть о том, что эти бумаги вообще были в моей жизни? Могу просто вычеркнуть Стоунэма из жизни?
— Вы перестанете быть его собственностью. Знаете, у меня такое дело впервые. Я слышала о торговле людьми, но обычно бедные девушки так и остаются заложницами до конца своих дней или до того, как станут непрегодны… для их хозяев. А вы здесь, передо мной. Молодая и красивая. Я рада, что вам удалось сбежать от такого ужасного человека. Искренне рада. Боюсь представить, что вам пришлось пережить. Травма на всю жизнь… простите, что так прониклась, — с грустью отметила адвокат, глядя мне в глаза. — ПО вам просто… видно это.
— Что видно?
— Простите, что начала этот разговор. Вы, правда, очень красивая, ухоженная. От вас трудно отвести взгляд. Но в глазах… такая боль и тоска, что мне вас жаль больше, чем котенка, которого я подкармливаю. Мне очень жаль, мисс Харт, и я очень надеюсь, что мистер Стоунэм все-таки подпишет эти бумаги. Раз договор оказался у вас в руках, значит вы на верном пути.
— Я тоже изидег очень на это надеюсь. Спасибо, мисс Квачовски, — поблагодарила адвоката я и пулей вылетела из ее кабинета. Стены коридора начали сужаться и давить на тело, разум и душу. Я задыхалась от слез, которые не смела проронить.
Остается только подписать бумаги… и все. Ты забудешь все, как страшный сон. Пройдет месяц, три, полгода, и в твоей жизни не останется ничего, что напомнит о Кае Стоунэме.
Дергаю за дверную ручку, врываясь в туалет. Омываю свое лицо холодной водой, вздрагивая, смотрю в зеркало. В отражении я вижу глаза Кая, что непрерывно наблюдают за мной.
Опираюсь руками на раковину, чтобы не упасть.
И он проходит. Я даже могу одеть улыбку на свое холеное и ухоженное личико и выглядеть, как нормальный человек.