— Что ж я наделал. Где ж мне теперь искать ее, — спрашивал тоскливо он себя.

Так никто и никогда не любил, как он любил Дарью. Что там печальная повесть о Ромео и Джульетте. Их повесть была гораздо безрадостней и печальней. Вот где трагедия, вот где несчастье случилось. Но лишь бы с ней ничего не произошло, лишь бы она была жива.

Душа казака утонула в глубокой тоске, в сердце закипела жгучая жалость. Не хотелось дышать, в глазах померк свет, в жилах застыла кровь. Он ничего не слышал и ничего не видел перед собой. Весь мир перестал для него существовать. Поняв, что ему тоскливо будет жить без Дарьи, Платон чуть не закричал от совершенной им ошибки. Ему нелегко было думать о Дарье и о том, что он может ее больше никогда не увидеть.

Перелыгин, почувствовав в душе тоскливое одиночество, пошатнулся в седле, бросил поводья и, схватившись руками за голову, сухими губами прошептал:

— Я обязательно найду тебя. Только будь жива! А там Бог даст, встретимся.

Конь бессознательно шагал по улицам и переулкам Читы. И вдруг казак только сейчас заметил, что в городе скопилось большое количество японских солдат, что вызвало у него резкое недовольство. Оккупанты окончательно испортили настроение.

Он угрюмым взглядом поглядел вокруг.

— Кому продали священную русскую землю? Нет, ребята мне с вами не по пути!

Следующим утром Перелыгин покинул Читу. В просыпающейся степи не слышалось ни звука, кроме дробного стука копыт о землю. Платон скакал по степи, изнывая по своей любимой жене. Она все время незримо присутствовала рядом с ним. Пронзительная смертная тоска рвала грудь, сжав сердце в тугой комок. Образ жены все время стоял перед мысленным взором казака, однако скоро у него возникло утешительное чувство, что они когда-нибудь все равно встретятся. И в то же время в его голове пронеслась пугающая мысль, что судьба, случайно разлучившая их, вряд ли также быстро сведет их вновь.

— Мы с ней обязательно увидимся Черный! — упрямо воскликнул Платон. — Через месяц, через год, через несколько лет, но мы обязательно встретимся. И она снова будет моей.

Казак бессознательными глазами поглядел в степь, вынул из-за пазухи револьвер и, широко размахнувшись, закинул его далеко-далеко.

— Только любовь Дарьи не позволила никому вырвать меня из жизни.

Ретивый конь остановился и заплясал, тяжело водя взмыленными боками.

— Куда поскачешь, Черный, туда и поедем!

Перелыгин последний раз тоскливым взглядом оглянулся назад, с неохотой тронул коня, и он как зверь поскакал на запад. В это время вольный ветер вовсю гарцевал по степи. Он толкал казака в спину, рвал с головы папаху, развивал полы казачьей шинели. Теплое весеннее солнце желтыми брызгами расплескалось по забайкальской степи. Вдали как в дыму виднелись вершины сопок.